он, - что наш Мариенбург в шесть раз больше Вавеля.
     - Там, на скале, куда меньше места, чем здесь, на равнине, - возразил пан 
из Машковиц, - но сердце у нас в Вавеле больше.
     Конрад в удивлении поднял брови:
     - Я вас не понимаю.
     - Что же, как не храм, является сердцем всякого замка? А наш кафедральный 
собор втрое больше вашего.
     С этими словами он указал на небольшой замковый храм, на куполе которого 
сверкало на золотом фоне мозаичное изображение пресвятой девы.
     Такой оборот разговора опять не понравился магистру.
     - У вас на все готов ответ, только странны мне ваши речи, - проговорил 
магистр.
     В это время они подъехали к реке. Отборная полиция ордена, видно, 
предупредила уже город и замок о прибытии великого магистра, и у реки, кроме 
нескольких братьев, Конрада ждали городские трубачи, которые всегда трубили в 
трубы при его переправе. На другом берегу ждали кони под седлом, и магистр со 
свитой проехали верхом город и через Сапожные ворота, мимо Воробьиной башни, 
въехали в предзамковое укрепление. У ворот магистра приветствовали: великий 
комтур Вильгельм фон Гельфенштейн, который только носил этот титул, так как 
обязанности его уже в течение нескольких месяцев исполнял Куно Лихтенштейн, 
находившийся в это время в Англии; затем родственник Куно, великий госпитальер 
Конрад Лихтенштейн, великий ризничий Румпенгейм, великий казначей Буркгард фон 
Вобеке и, наконец, малый комтур, начальник всех мастерских и правитель замка! 
Кроме этих сановников, магистра встречало много братьев, которые руководили 
церковными делами в Пруссии и всячески притесняли прочие монастыри и белое 
духовенство, принуждая последнее даже прокладывать дороги и колоть лед, а с 
ними целая толпа светских братьев, то есть рыцарей, не совершавших церковных 
служб.
     Рослые и сильные (слабых крестоносцы не принимали), широкоплечие, с 
курчавыми бородами и свирепым взглядом, они не на монахов были похожи, а скорее 
на кровожадных немецких рыцарей-разбойников. В глазах их сверкали отвага, 
кичливость и безмерная спесь. Они не любили Конрада за то, что он боялся войны 
с могущественным Ягайлом, на советах капитула открыто обвиняли его в трусости, 
рисовали его на стенах и подговаривали шутов насмехаться над ним. Однако при 
виде его они с притворным смирением склонили головы, тем более что магистр 
въезжал в сопровождении иноземных рыцарей, и толпой подбежали к нему, чтобы 
подержать за узду и стремя его коня.
     Спешившись, магистр тотчас обратился к Гельфенштейну с вопросом:
     - Есть ли вести от Вернера фон Теттингена?
     Великий маршал, или командующий вооруженными силами крестоносцев, Вернер 
фон Теттинген, ушел в поход против жмудинов и Витовта.
     - Важных вестей нет, - ответил Гельфенштейн, - но есть потери. Дикари 
сожгли деревни под Рагнетой и городки около других замков.
     - Будем уповать на бога, что одна великая битва сломит их злобу и упорство,
 - ответил магистр.
     С этими словами он поднял очи горе, уста его шептали молитву о ниспослании 
победы войскам ордена.
     Затем он указал на польских рыцарей:
     - Это посланцы польского короля: рыцарь из Машковиц, рыцарь из Тачева и 
рыцарь из Богданца, они прибыли с нами, чтобы обменяться пленниками.
     Пусть замковый комтур укажет им покои для гостей, примет и попотчует их, 
как подобает.
     Рыцари-монахи, услышав эти слова, с любопытством уставились на послов, 
особенно на Повалу из Тачева, прославленного рыцаря, чье имя было знакомо 
некоторым крестоносцам. Кто не слышал о его подвигах при бургундском, чешском и 
краковском дворах, был поражен, увидев его огромную фигуру и рослого боевого 
коня, который бывалым воителям, в молодые годы посетившим святую землю и Египет,
 невольно напомнил верблюдов и слонов.
     Некоторые рыцари узнали Збышка, который в свое время выступал на 
ристалищах в Мальборке, и приветствовали его довольно учтиво, памятуя, что 
могущественный и влиятельный брат магистра, Ульрих фон Юнгинген, выказывал ему 
свое искреннее расположение и приязнь. Меньше всего удивил толпу рыцарей и 
меньше всего обратил на себя ее взоры тот, кому в недалеком будущем суждено 
было нанести ордену сокрушительный удар, - Зындрам из Машковиц; когда рыцарь 
спешился, он показался всем чуть не горбатым - такая приземистая была у него 
фигура и такие высокие плечи. Глядя на его непомерно длинные руки и кривые ноги,
 молодые монахи насмешливо улыбнулись. Один из них, известный шутник, подошел 
даже к Зындраму с намерением задеть его, но, взглянув в глаза пану из Машковиц, 
потерял охоту шутить и отошел в молчании.
     Тем временем замковый комтур повел гостей за собою. Они вошли сперва в 
небольшой двор, где, кроме школы, старого склада и седельной мастерской, 
находилась часовня святого Николая, затем через Николаевский мост прошли в 
собственно предзамковое укрепление. Некоторое время комтур вел их вдоль мощных 
стен, то там, то тут защищенных разной высоты башнями. Зындрам из Машковиц 
внимательно осматривал укрепления, а провожатый, не ожидая вопросов, охотно 
показывал различные здания, как будто в его планы входило, чтобы гости как 
можно лучше все рассмотрели.
     - Огромное здание, которое вы видите слева, - говорил он, - это наши 
конюшни. Мы убогие монахи, но народ толкует, что в иных местах и рыцари так не 
живут, как у нас кони.
     - Народ не почитает вас убогими, - возразил Повала. - Да у вас тут, верно, 
не одни конюшни, уж очень высокое здание, не водите же вы коней по лестницам.
     - Внизу конюшни на четыре сотни коней, а наверху хлебные склады, - ответил 
замковый комтур. - Хлеба у нас на добрых десять лет хватит. До осады дело 
никогда не дойдет, а если бы и дошло, так голодом нас не возьмешь.
     С этими словами он повернул направо и снова через мост, между башнями 
святого Лаврентия и Панцирной, провел гостей