ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

     В Тынце, в корчме "Свирепый тур", принадлежавшей аббатству <В Тынце под 
Краковом (ныне это часть города) было в древние времена заложено аббатство 
бенедиктинцев, старейшего из католических монашеских орденов.>, сидела за 
столом кучка народу и слушала бывалого рыцаря, который вернулся из дальних 
стран и рассказывал теперь о том, в каких переделках довелось ему побывать на 
войне и в дороге.
     Бородатый, плечистый, богатырского роста, в полном расцвете сил, рыцарь, 
однако, был очень худ; волосы у него были убраны под шитую бисером сетку; на 
кожаном кафтане отпечатались кольца панциря; за наборным поясом, сплошь из 
медных блях, торчал нож в роговых ножнах, на боку висел короткий дорожный меч.
     Рядом с рыцарем сидел за столом длинноволосый юноша с веселым взглядом, 
видно товарищ его или оруженосец, потому что и он был одет по-дорожному, в 
точно такой же помятый панцирем кожаный кафтан. Кроме них, за столом сидело 
двое шляхтичей из окрестностей Кракова да трое горожан в алых остроконечных 
шапках, языки которых свешивались набок до самых локтей.
     Хозяин корчмы, немец, в светло-желтом колпаке с зубчиками по нижнему краю, 
наливал гостям из жбана в глиняные кружки сыченое пиво и с любопытством 
прислушивался к рассказу о военных подвигах.
     С еще большим любопытством слушали рыцаря горожане. В те времена ненависть,
 которая при Локотке разделяла горожан и рыцарство <Сохранился памятник 
польско-латинской поэзии XIV в. "Песнь о краковском войте Альберте", где 
описывается бунт немецкого патрициата в Кракове (1311 г.), не без труда в 
течение года подавленный Локотком.>, стала уже угасать, и горожанин не гнул так 
спину перед паном, как в позднейшие века.
     Пан еще ценил его готовность ad concessionem pecuniarum <Платить наличными 
(лат).>, и в корчмах нередко случалось видеть, как купцы запросто бражничали с 
шляхтой. На них взирали даже с некоторой благосклонностью, потому что денег у 
них всегда было побольше и они обычно платили за своих благородных 
сотрапезников.
     Итак, сидели в корчме горожане с шляхтичами и вели беседу с рыцарем, время 
от времени подмигивая хозяину, чтобы тот наполнил кружки.
     - Сколько свету видали вы, благородный рыцарь! - воскликнул один из купцов.

     - Да, немногим из тех, что съезжаются сейчас отовсюду в Краков, привелось 
столько увидеть, - ответил приезжий рыцарь.
     - И пропасть же народу туда съедется! - продолжал горожанин. - Великое 
торжество и великое ликование в королевстве. Толкуют, и, верно, не зря, будто 
король всю опочивальню королевы повелел покрыть парчой, шитой жемчугами, и ложе 
убрать таким же балдахином. Игрища и ристалища будут, каких доселе не видывали.
     - Кум Гамрот, не перебивайте рыцаря, - заметил другой купец.
     - Да я, кум Айертретер <Тогдашние фамилии, вернее, прозвания. (Примеч. 
автора.)>, не перебиваю, я только думаю, рыцарю тоже любопытно узнать, что 
народ толкует, ведь и он, наверно, едет в Краков. Мы нынче все равно не поспеем 
вернуться в город, потому что ворота запрут, а ночью вошь спать не дает, так 
что успеем наговориться.
     - Вам слово, а вы десять. Стареете, кум Гамрот!
     - Ну, штуку мокрого сукна я еще одной рукой подниму.
     - Эва! Такого, что, как сито, насквозь светится.
     Однако дальнейшие споры прервал странствующий рыцарь.
     - Это верно, - сказал он, - что я останусь в Кракове, слыхал я про 
ристалища и охотно попытаю на них свою силу, да и племянник мой тоже, хоть и юн 
годами и безус, а не одного панцирника поверг уже на землю.
     Гости бросили взгляд на юношу, который весело улыбнулся и, заложив за уши 
длинные волосы, поднес к губам кружку пива.
     - Да и захотели бы мы вернуться, - прибавил старый рыцарь, - все равно 
некуда.
     - Это как же так? - спросил один из шляхтичей. - Откуда же вы родом и как 
вас зовут?
     - Меня зовут Мацько из Богданца, а это сын моего родного брата, зовут его 
Збышко. Герб наш Тупая Подкова, а клич Грады!
     - Где же он, ваш Богданец?
     - Эх, сударь, спросите лучше, где он был, потому что нет уж его. Еще во 
время войны Гжималитов с Наленчами сожгли дотла наш Богданец, так что один 
только старый дом остался; все, что было, забрали, а слуги наши разбежались. 
Одна голая земля осталась, мужики, которые жили по соседству, и те ушли дальше 
в леса. Отстроились мы с братом, отцом этого хлопца, да на другой год вода все 
снесла. Потом брат умер, и остался я после его смерти один с сиротою. Подумал я 
тогда: нет, не усидеть мне здесь! А в ту пору народ толковал про войну, шла 
молва, будто Ясько из Олесницы, которого король Владислав после Миколая из 
Москожова <Подканцлера, которого в 1389 г. король направил в Вильно, звали 
Клеменс (ум. в 1408 г.). Ошибка перекочевала в роман, по-видимому, из латинской 
"Истории Польши" Яна Длугоша (1415 - 1480), которая использовалась Сенкевичем в 
качестве одного из источников.> послал в Вильно, спешно набирает по всей Польше 
рыцарей. Отдал я землю в залог достойному аббату, нашему родичу, Янеку из 
Тульчи, купил на деньги доспехи, коней, снарядился, как положено, в военный 
поход, посадил на меринка парнишку, которому было в ту пору двенадцать лет, и 
айда к Яську из Олесницы!
     - С подростком?
     - Да он в ту пору и подрост