ом-то не был, но крепкий был парнишка.
     Бывало, в двенадцать лет упрет самострел в землю, прижмет животом да так 
натянет тетиву рукоятью, что и англичанин - мы их под Вильно видали - лучше не 
справится.
     - Такой был сильный?
     - Шлем за мною носил, а как стукнуло ему тринадцать, так и щит стал носить.

     - Немало довелось повоевать вам.
     - Все из-за Витовта. Сидел князь у крестоносцев, и каждый год делали они 
набеги на Литву под Вильно. Разный народ шел с ними: немцы, французы, англичане 
- они самые меткие лучники, - чехи, швейцарцы, бургундцы. Рубили они леса, 
замки по дороге строили, да всю Литву огнем пожгли, мечом посекли, так что весь 
народ, который живет там, хотел покинуть родную землю и искать другой, хоть на 
краю света, хоть среди детей Велиала, только бы подальше от немцев.
     - Да и мы тут слыхали, будто все литвины хотели уйти с детьми и женами, но 
только не верили этому.
     - А я сам все это видел. Эх, эх! Не будь Миколая из Москожова, Яська из 
Олесницы да, не в похвальбу сказать, нас вот с ним, не было бы уже и Вильно.
     - Это мы знаем. Вы замка не сдали.
     - Да, не сдали. Вы вот послушайте хорошенько, что я вам скажу, человек я 
служилый и в войне искушенный. Еще старики говаривали:
     "неукротимая Литва", - оно и верно! Ловко литвины дерутся, но не с 
рыцарями им в поле силами меряться. Вот когда кони немцев в трясине увязнут или 
лес дремучий кругом, ну, тогда дело другое.
     - Немцы добрые рыцари! - воскликнули горожане.
     - Они стеной стоят, плечом к плечу, и так собачьи дети закованы в железную 
броню, что сквозь забрало одни глаза только и видно. И лавой валят. Ударят, 
бывало, на них литвины и рассыплются кто куда как песок, а нет, так немцы 
сомнут их и растопчут. Не одни у крестоносцев немцы, - сколько есть народов на 
земле, все у них служат. Ну и храбрецы! Пригнется это рыцарь к луке, наставит 
копье и перед битвой один ринется на целое войско, как ястреб на стадо.
     - Господи! - воскликнул Гамрот. - А которые ж из них лучше всех?
     - Это смотря по оружию. Из самострела лучше всех англичанин стреляет, он 
панцирь стрелой навылет пробьет, а в голубя попадет на сто шагов. Чехи страх 
как секирами рубятся. Что до двуручного меча, так тут немец никому не уступит. 
Швейцарец железным чеканом легко расколет шлем; но нет лучше рыцаря, чем из 
французской земли. Этот бьется и конный и пеший и при том так и сыплет дерзкими 
словами; только его все равно не поймешь, потому тараторят французы, будто в 
оловянные миски бьют, а так народ ничего, набожный. Они нам через немцев 
передавали, будто мы, христиане, защищаем язычников и сарацин, и слово дали 
доказать это в рыцарском единоборстве.
     Вот такой божий суд должен быть между четырьмя ихними и четырьмя нашими 
рыцарями, а встреча назначена при дворе Вацлава <Вацлав IV (1361 - 1419) из 
династии Люксембургов был чешским королем в 1378 - 1419 гг., императором до 
1400 г. (низложен немецкими феодалами), вел борьбу с братом Сигизмундом (в 
связи с этим иногда поддерживал Польшу). Об упомянутом здесь "рыцарском 
единоборстве", как назначенном, но несостоявшемся, пишет Длугош, относя спор к 
1390 г.>, короля римского и чешского.
     Любопытство шляхтичей и купцов было так возбуждено, что они даже шеи 
вытянули и давай расспрашивать Мацька из Богданца:
     - Кто же там будет из наших? Говорите скорей, не томите!
     Мацько поднес ко рту кружку и выпил пива.
     - Э, - ответил он, - за наших не бойтесь. Ян из Влощовы будет там, 
каштелян добжинский, да Миколай из Вашмунтова, да Ясько из Здакова, да Ярош из 
Чехова - все славные рыцари, отменные храбрецы, им не впервой драться на копьях 
ли, на мечах ли или на секирах. Будет на что поглядеть и что послушать, потому, 
как я уже сказал, французу ногой на горло наступи, а он все дерзкие слова 
говорит. Они всех переговорят, а наши, как бог свят, всех побьют.
     - Честь и слава будет нашим, только бы господь их благословил, - сказал 
один из шляхтичей.
     - И святой Станислав <Краковский епископ Станислав из Щепанова (ок. 1030 - 
1079), выступивший против короля Болеслава Смелого и за это казненный, был 
канонизирован в 1254 г.>, - прибавил другой. Затем, повернувшись к Мацьку, он 
снова стал расспрашивать:
     - Нуте-ка, расскажите нам обо всем!
     Вы вот прославляли отвагу немцев и иных рыцарей, говорили про то, как 
легко они одолели Литву. А разве с вами им не было потрудней? Разве они так же 
охотно шли и против вас? Даровал ли вам бог победу? Наше оружие славьте!
     Но Мацько из Богданца не был, видно, бахвалом. Он скромно ответил:
     - Кто вновь прибывал из дальних стран, те с охотой шли против нас, ну 
только раз-другой, бывало, попробуют и поостынут. Неукротим наш народ, и нас 
часто укоряли за эту неукротимость. "Смерти, - говорят, - не страшитесь, а 
сарацинам помогаете, гореть вам за это в геенне огненной!" А мы еще лютей 
становились, потому ведь не правда все это! Король с королевой крестили Литву, 
и всяк на Литве поклоняется Иисусу Христу, хоть не всяк и умеет. Известно, что 
и наш всемилостивейший король, когда в Плоцке в кафедральном соборе повергли на 
землю идола, повелел ему огарок поставить, и ксендзам пришлось уламывать короля,
 что не годится так поступать. А что ж говорить о простом человеке! Многие так 
себе думают: "Повелел князь креститься, я и окрестился, повелел Христу бить 
поклоны, я и бью, но чего же мне старой нечисти творожку жалеть, не кинуть ей 
печ