, ожидая со дня на день непременного 
выздоровления. Однако прошла неделя, и он стал терять надежду. Он говорил, что 
от сала у него урчит в животе, а под нижним ребром растет шишка. Прошло десять 
дней, и старику стало еще хуже: шишка вздулась и покраснела, а сам Мацько очень 
ослабел и, когда у него опять поднялся жар, стал готовиться к смерти.
     Однажды ночью он неожиданно разбудил Збышка.
     - Засвети-ка поскорее лучину, - сказал старик, - что-то со мной творится, 
не знаю только, хорошее ли иль худое.
     Збышко вскочил с постели и, не высекая огня, раздул в смежной с боковушей 
горнице огонь, зажег от него смолистую лучинку и вернулся к Мацьку.
     - Что с вами?
     - Что со мной? Шишка у меня прорвалась, верно, осколок лезет! Ухватил я 
его, а вытащить никак не могу! Слышу только, под ногтями скрипит и звякает...
     - Ну конечно, осколок! Ухватите его покрепче и тащите.
     Мацько извивался и стонал от боли, но засовывал пальцы все глубже в рану, 
пока не ухватил крепко какой-то твердый предмет; наконец он рванул его и 
вытащил из раны.
     - О господи!
     - Вытащили? - спросил Збышко.
     - Да. Прямо холодный пот прошиб. Ну, а все-таки вытащил, погляди-ка!
     И он показал Збышку продолговатый острый обломок, отколовшийся от плохо 
окованного жала стрелы и несколько месяцев сидевший у старика в теле.
     - Хвала богу и королеве Ядвиге! Теперь будете здоровы.
     - Может, и полегче мне, но только страх как болит, - сказал Мацько, 
выдавливая нарыв, из которого обильно потекла кровь с гноем. - Коли станет во 
мне меньше этой пакости, так и боль отпустит. Ягенка говорила, что теперь надо 
смазать рану бобровой струей.
     - Завтра же пойдем за бобром.
     Утром Мацьку стало гораздо лучше. Он спал допоздна, а проснувшись, велел, 
чтобы ему подали поесть. На медвежье сало старик уже смотреть не мог, зато ему 
разбили на сковороде два десятка яиц - больше Ягенка не дала из осторожности. 
Мацько с жадностью съел яичницу и полкаравая хлеба, запил жбаном пива, 
развеселился и велел звать Зыха.
     Збышко послал за соседом одного из своих турок, подаренных Завишей;
     Зых вскочил на коня и примчался после полудня, когда Збышко с Ягенкой 
собирались к Одстаянному озерцу за бобрами. Сперва старики за чарой меда 
смеялись, шутили и пели песни, а там заговорили о детях и давай расхваливать 
каждый своего.
     - Ну, и молодец же у меня Збышко! - говорил Мацько. - Другого такого на 
всем свете не сыщешь. И храбер, и быстр, как рысь, и ловок. Да вы знаете, когда 
его вели в Кракове на казнь, так девушки в окнах вопили, точно кто их сзади 
шилом колол, да какие девушки - дочки рыцарей да каштелянов, а о всяких там 
красавицах горожанках и говорить нечего.
     - Хоть они и каштелянские дочки и красавицы, а не лучше моей Ягенки!
     - отрезал Зых из Згожелиц.
     - А разве я говорю, что лучше? Милей Ягенки, пожалуй, и не сыщешь.
     - Я про Збышка тоже ничего худого сказать не могу: самострел натягивает 
без рукояти!..
     - И медведя один пригвоздит к земле. Видали, как он его рубанул?
     Отхватил всю голову с лапой.
     - Голову отхватил, а вот к земле не одни пригвоздил. Ягенка ему помогла.
     - Ягенка?.. Он мне об этом ничего не говорил.
     - Он Ягенке обещал не говорить... Срам ведь девке ночью одной по лесу 
ходить. Ну, а мне она тотчас рассказала, как все было. Другие рады соврать, а 
она от меня не таится. Сказать по правде, и я не обрадовался, кто ж их там 
знает... Хотел прикрикнуть на нее, а она мне вот что сказала:
     "Коли я сама девичьей чести не уберегу, так и вам, батюшка, ее не уберечь, 
да вы не бойтесъ, Збышко тоже знает, какова она, рыцарская честь".
     - Это верно. Ведь и сегодня они одни пошли.
     - Но домой-то вернутся к вечеру. А лукавый ночью больше всего искушает, да 
и девке стыдиться нечего, потому темно.
     Мацько на минуту задумался, а потом сказал как будто про себя:
     - И все-таки льнут они друг к дружке...
     - Эх! Кабы он другой не обещался.
     - Да ведь вы знаете, это только рыцарский обычай такой... Коли нет у 
молодого рыцаря госпожи, так его считают простачком... Посулил ей Збышко 
павлиньи чубы, поклялся в том рыцарской честью, ну, и должен содрать их у 
немцев с голов. Да и Лихтенштейна ему надо одолеть, а от прочих обетов аббат 
может его освободить.
     - Аббат не нынче завтра приедет...
     - Вы думаете? - спросил Мацько, а потом продолжал:
     - Какая цена всем этим обетам, коли Юранд напрямик ему сказал, что не 
отдаст за него девку!
     То ли он другому ее обещал, то ли богу обрек, я того не знаю, но только 
напрямик сказал, что не отдаст...
     - Я вам говорил, что аббат любит Ягенку, как родную. Последний раз он 
сказал ей: "Родня у меня только по женскому колену, но помру я, так полны 
колени добра не у нее, а у тебя будут".
     Мацько поглядел на него тревожно, даже подозрительно, и, помолчав с минуту 
времени, сказал:
     - Нас-то не оби