ежали большие и 
страшные собаки, похожие на волков.
     Узнав Юранда, слуги приветствовали его с нескрываемым удивлением - они 
никак не думали, что господин их вернется так рано. Юранд не заметил их, все 
его внимание было поглощено посланцами.
     - Куда вы едете? - снова спросил он, обращаясь к ним.
     - В Спыхов.
     - Чего вам там нужно?
     - Это мы можем сказать только господину.
     Юранд хотел уже было сказать: "Я - господин Спыхова", - но сдержался, 
вспомнив, что разговор не может состояться на людях. Спросив еще раз у 
посланцев, есть ли у них какие-нибудь письма, и получив ответ, что им велено 
передать все на словах, он приказал скакать вперед. Збышко сгорал от нетерпения,
 ему так хотелось поскорее узнать о Данусе, что он просто ничего не видел. Он 
изнемогал, пока их пропускала сторожевая охрана, еще два раза преградившая им 
путь; он изнемогал, пока опускали мост надо рвом, за которым на валу виднелся 
высокий острог. Хотя раньше ему не раз хотелось взглянуть на городок, 
пользовавшийся такой зловещей славой, городок, при одном воспоминании о котором 
немцы крестились, однако сейчас он ничего не замечал, его внимание приковали 
посланцы крестоносцев, от которых он надеялся узнать, где же Дануся и когда она 
может выйти на волю.
     Он и в мыслях не имел, что через минуту его ждет глубокое разочарование.
     Кроме всадников, приданных для охраны, и возницы, в посольстве из Щитно 
было два человека: та самая женщина, которая в свое время привозила в лесной 
дом целительный бальзам, и молодой пилигрим. Женщины Збышко не мог узнать, так 
как в лесном доме он ее не видал, а в пилигриме он сразу заподозрил переодетого 
оруженосца. Юранд тотчас ввел обоих в угловую комнату и остановился перед ними, 
могучий и страшный в отблесках пламени, которое падало на него от пылавшего 
камина.
     - Где моя дочь? - спросил он.
     Очутившись перед лицом грозного мужа, немцы испугались.
     Как ни дерзок был с виду пилигрим, но и он дрожал от страха как осиновый 
лист, а у женщины просто подкашивались ноги. Она перевела взгляд с Юранда на 
Збышка, затем на лоснящуюся лысую голову ксендза Калеба и снова обратила глаза 
на Юранда, как бы вопрошая, что же делают тут эти двое.
     - Господин, - ответила она наконец, - мы ничего не можем сказать вам об 
этом; но нас прислали к вам по важному делу. Тот, кто послал нас к вам, 
строго-настрого приказал нам говорить с вами без свидетелей.
     - У меня нет от них тайн, - произнес Юранд.
     - Но они есть у нас, благородный господин, - возразила женщина, - и если 
вы скажете им остаться, то нам придется только попросить вас позволить нам 
завтра утром уехать отсюда.
     Гнев изобразился на лице Юранда, не терпевшего противоречий. Его белесые 
усы зловеще встопорщились; вспомнив, однако, что речь идет о Данусе, он 
совладал с собою. Збышко желал только, чтобы разговор состоялся как можно 
скорее, и, будучи уверен, что Юранд ему обо всем расскажет, промолвил:
     - Что ж, коли так, оставайтесь сами.
     И вышел вон с ксендзом Калебом; не успел он, однако, войти в светлицу, 
увешанную щитами и оружием, добытыми Юрандом в бою, как к нему приблизился 
Гловач.
     - Милостивый пан, - сказал он, - это та самая женщина.
     - Какая женщина?
     - Та, которая привозила от крестоносцев герцинский бальзам. Мы с 
Сандерусом ее тотчас признали. Она, видно, приезжала выслеживать и наверно 
знает, где панночка.
     - И мы об этом дознаемся, - ответил Збышко. - Может, вы знаете и этого 
пилигрима?
     - Нет, - сказал Сандерус, - но не покупайте, пан, у него отпущений, это не 
настоящий пилигрим. В пытку бы его, так небось много можно было бы выведать.
     - Погодите! - сказал Збышко.
     Между тем монахиня, как только дверь угловой комнаты захлопнулась за 
Збышком и ксендзом Калебом, торопливо шагнула к Юранду и прошептала:
     - Вашу дочь похитили разбойники.
     - С крестом на плащах?
     - Нет. Но, благословение богу, благочестивые братья отбили ее у 
разбойников, и теперь она у них.
     - Где она, я вас спрашиваю?
     - Под опекой благочестивого брата Шомберга, - скрестив на груди руки и 
смиренно склонив голову, ответила монахиня.
     Услышав страшное имя палача детей Витовта, Юранд побледнел как полотно; он 
опустился на скамью, закрыл глаза и отер рукою холодный пот, выступивший на лбу.

     Когда пилигрим, который все еще не мог подавить свой страх, увидел, что 
творится с Юрандом, он подбоченился, развалился на скамье и, вытянув ноги, 
бросил на рыцаря взгляд, исполненный надменности и пренебрежения.
     Воцарилось долгое молчание.
     - Брат Маркварт тоже помогает брату Шомбергу приглядывать за ней, - 
продолжала женщина. - Надзор строгий, никто панночку не обидит.
     - Что я должен сделать, чтобы мне ее отдали? - спросил Юранд.
     - Смириться перед орденом! - высокомерно ответил пилигрим.
     Услышав эти слова, Юранд встал, подошел к немцу и, наклонившись к нему, 
произнес сдавленным, страшным голосом:
     - Молчать!..
     Пилигрим снова испугался. Он знал, что может грозить Юранду, что может 
сказать такие слова, которые заставят его укротить свой гнев и смириться; но 
испугался, что не успеет слово вымолвить, как случится нечто страшное; уставив 
округлившиеся глаза в грозное лицо спыховского владыки, он умолк и так и замер 
от ужаса, только нижняя челюсть затряслась у нег