ь ее в монастырь... Если и дал он обет, так 
не было бы тогда на нем греха. Против воли божьей никто не пойдет... Господи, 
да, может, твоя это воля?
     - Иначе не может быть! - воскликнул Збышко.
     Но княгиня, все еще взволнованная, сказала:
     - Погодите, дайте опомниться! Если бы князь был здесь, я бы сходила к нему 
и спросила: могу я отдать замуж Дануську или нет?.. А без него я боюсь... Даже 
дух у меня захватило, а тут и времени нет - завтра ей уезжать!.. Господи боже! 
Уехала б она замужней, и все было бы хорошо. Но никак не могу я опомниться, и 
страх меня что-то берет. А тебе не страшно, Дануська, говори же?
     - Я иначе помру! - прервал ее Збышко.
     А Дануська поднялась с колен и крепко-крепко обвила руками шею доброй 
княгини, которая не только много ей позволяла, но и баловала ее.
     - Без отца Вышонека, - сказала, однако, княгиня, - я ничего не могу вам 
сказать. Беги за ним поскорее!
     Дануся побежала за отцом Вышонеком, а Збышко обратил к княгине свое 
побледневшее лицо и сказал:
     - Что мне от бога предназначено, то и будет, но за эту радость да 
вознаградит вас бог, милостивая пани.
     - Погоди благословлять меня, - возразила княгиня, - еще неизвестно, что 
будет. А ты должен мне честью поклясться, что, обвенчавшись с Данусей, тотчас 
отпустишь ее к отцу, чтобы, упаси бог, не навлечь на себя и на нее отцовского 
проклятия.
     - Клянусь честью! - сказал Збышко.
     - Помни же! А Юранду Дануся пускай пока ничего не говорит. Хуже, коли 
скажет, да точно обухом его по голове. Мы пошлем за ним из Цеханова, попросим, 
чтобы он приехал с Дануськой, и тогда уж я сама скажу ему, а нет, так князя 
упрошу сказать. Увидит он, что деваться некуда, и согласится. Не косился же он 
на тебя?
     - Нет, - ответил Збышко, - не косился, да в душе он, может, и рад будет, 
что Дануська станет моей женой. И то сказать, коли дал он обет, не его грех 
будет, что не пришлось исполнить его.
     Вошли ксендз Вышонек и Дануся, и разговор прервался. Княгиня тотчас стала 
держать совет с ксендзом; с жаром начала она рассказывать ему о замысле Збышка, 
но при первых же ее словах ксендз перекрестился в изумлении и сказал:
     - Во имя отца, и сына, и святого духа!.. Да как можно! Ведь рождественский 
пост!
     - Господи! Да ведь и впрямь пост! - воскликнула княгиня.
     Воцарилось молчание; только по удрученным лицам княгини, Дануси и Збышка 
было видно, каким ударом явились для них слова отца Вышонека.
     - Так мне вас жалко, что, будь у меня разрешение, я бы не стал противиться.
 И согласия Юранда не стал бы требовать, раз уж вы, милостивая пани, позволяете 
и ручаетесь за то, что и князь даст согласие, - вы ведь с князем отец и мать 
Мазовии. Но без разрешения епископа не могу. Будь здесь епископ Якуб из 
Курдванова, может, он и разрешил бы, хоть и очень суров он, не то что его 
предшественник, епископ Мамфиолус, который на все отвечал: "Bene! Bene!" 
<Ладно! Ладно! (лат.)>.
     - Епископ Якуб из Курдванова <Якуб Курдвановский из Кожкви был плоцким 
епископом в 1396 - 1425 гг.> очень любит и князя, и меня, - сказала княгиня.
     - Вот я и говорю, что он не отказал бы, к тому же причина есть...
     Невесте уезжать надо, а жених болен и может умереть.. Гм! In articulo 
mortis... <В случае смерти (лат.).> Но без разрешения никак нельзя...
     - Да уж я бы потом выпросила у епископа Якуба разрешение; как ни суров он, 
а мне бы не отказал... Ручаюсь, не отказал бы.
     Ксендз Вышонек, который был человеком добрым и мягким, ответил ей:
     - Слово помазанницы божией - великое слово... Боюсь я епископа, но слово 
ваше - великое слово!.. Жених мог бы обещать что-нибудь на кафедральный собор в 
Плоцке... Не знаю... Все-таки, пока не придет разрешение, грех будет, и на моей 
только совести грех... Гм! Велик бог милостию, и ежели кто не ради собственной 
выгоды согрешит, а над людской бедою сжалится, скорее простится ему этот грех! 
И все-таки грех будет... А ну, как епископ упрется, кто даст мне тогда 
отпущение?
     - Не станет епископ упираться! - воскликнула княгиня.
     - У Сандеруса, - сказал Збышко, - того, что со мной приехал, есть готовые 
отпущения каких угодно грехов.
     Может, ксендз Вышонек и не очень-то верил в индульгенции Сандеруса, но он 
рад был хоть за это ухватиться, лишь бы только помочь Збышку и особенно Данусе, 
которую он знал с малых лет и очень любил. Подумав, что в самом худшем случае 
на него могут наложить епитимью, он обратился к княгине и сказал:
     - Пастырь я ваш, но и слуга княжий. Как прикажете поступить, милостивая 
пани?
     - Не приказывать я хочу, а просить, - возразила княгиня. - Ведь, коли есть 
у Сандеруса отпущения...
     - У Сандеруса-то они есть. Да вот как с епископом быть? В Плоцке на соборе 
он с канониками выносит нам суровые приговоры.
     - Епископа вы не бойтесь. Слыхала я, что возбраняет он ксендзам носить 
мечи и самострелы да своевольничать, но добро творить не возбраняет.
     Ксендз Вышонек поднял очи горе и воздел руки.
     - Да будет по воле вашей.
     Все развеселились, услышав эти слова. Збышко снова приподнялся, опершись 
на подушки, а княгиня, Дануся и отец Вышонек сели у его постели и стали 
"держать совет", как устроить это дело. Решили сохранить все в тайне, чтобы в 
доме ни одна живая душа ничего не знала; решили также, что и Юранд ничего не 
должен знать, пока сама княгиня не расскажет ему обо всем в Цеханове. Ксендз 
Вышонек должен был написать ему письмо от княгини с просьбой незамедлительно 
прибыть в Цеханов, где и лекарства для него найдутся получше, и не так он будет 
томиться в одиночестве. Решили, наконец, что Збышко и Дануся поисповедаются, а 
обвенчает их отец Вышонек но