сопровождала нас на всем пути к противоположному концу деревни.  Хижины  и
шалаши  стояли  не  друг  подле  друга,  а  были  разбросаны  на  довольно
значительном  расстоянии.  Наконец  путь  нам  преградила   широкая,    но
мелководная река, впадавшая в лагуну. На берегу ее мы присели на землю под
сенью развесистого дерева и стали совещаться.
     -  Одно  ясно,  -  проговорил  я  полушепотом,  -  ни  нападения,  ни
кровопролития здесь не было.
     Все с этим согласились.
     - Нигде никаких следов борьбы, хотя бы сломанное копье или  стрела  -
ничего, - добавил Манаури.
     - Куда же они могли уйти? - задумчиво проговорил Арнак.
     - Думаю, куда-то в глубь материка, подальше от побережья, -  высказал
я предположение. - У моря им, видимо, постоянно угрожали белые пираты.
     Мысль эта пришлась всем по душе, и за нее ухватились;  она  оставляла
надежду, что на деревню  не  свалилась  какая-то  ужасная  катастрофа  или
повальный мор.
     - Наверно, они ушли от моря не очень далеко, - предположил Манаури, -
и завтра мы легко их найдем.
     - А где находятся остальные четыре деревни? - спросил я.
     - На этой же реке, но выше по течению.
     - Далеко отсюда?
     - Недалеко. Ближайшая деревня - два раза по десять выстрелов из лука.
     - Двадцать выстрелов из лука, - подсчитал я, -  это  значит  примерно
полчаса ходьбы. Совсем близко!
     - Близко.
     Вождь, заметив мое оживление, тотчас же понял его причину.
     - Я знаю, о чем ты думаешь! - проговорил он. - Надо  посмотреть,  что
делается там.
     - Конечно! Возможно, ваши именно в тех деревнях!
     Мы взглянули на небо.  До полуночи было еще далеко.  На  рассвете  мы
должны вернуться на шхуну, но до того следовало  по  возможности  выяснить
положение дел в остальных аравакских селениях.  Манаури не мешкая  выделил
четырех индейцев, хорошо знавших местность, и направил их вверх  по  реке,
велев не жалеть ног. Мы остались ожидать их возвращения здесь, у реки.
     На берегу   почва   была   сырой,   болотистой,    поросшей    густой
растительностью.   Воздух   насыщен   был  нестерпимым,  просто  одуряющим
зловонием   прелых   листьев   и   гниющих   корней.   Полоса   прибрежной
растительности  была  сравнительно неширокой,  всего каких-нибудь тридцать
или  сорок  шагов  в  глубину,  но  из  ее  чащи  доносились   невероятные
душераздирающие звуки!  Там что-то щелкало,  верещало,  квакало, стонало и
вопило,  но более всего вселяло  ужас,  заставляя  стыть  в  жилах  кровь,
свирепое  шипение.  Казалось,  разверзлись  врата  ада  и страшные чудища,
вырвавшись на свободу, предавались теперь дикому разгулу на этом крошечном
клочке джунглей.
     Ночи в далеких вирджинских лесах тоже  имели  свои  голоса;  не  было
недостатка в разных звуках ночной порой и в зарослях  колючего  кустарника
на острове, недавно нами покинутом, но все это не шло ни в какое сравнение
с дикой оргией звуков, раздававшихся здесь, у этой реки.
     Индейцы, привыкшие к таким концертам, не обращали на них ни малейшего
внимания.
     - Это ужасное шипение издают, наверно, цикады, - проговорил я.
     - Да. Цикады и разные насекомые, - ответил Манаури.
     Какая-то тварь грозно замяукала.
     - Дикий кот? - невольно вздрогнул я.
     - Нет, древесная жаба.
     Потом раздался стук, словно кузнец ковал молотом косу.
     - А это кто? Птица?
     - Тоже жаба, но водяная.
     Вдруг - глухое хрюканье и потом всплеск.  Манаури с минуту  задумчиво
прислушивался.
     - Не знаю, что  это,  -  признался  он.  -  Похоже,  большая  водяная
крыса...
     - А крупные хищники здесь бывают?
     - Наверное, бывают.
     Вождь  спокойно  огляделся,  окинул  невозмутимым  взором  заросли  и
заверил:
     - Но сейчас их здесь нет...
     Зато примечательной особенностью этого места, истинным его проклятьем
были целые тучи комаров, тысячи, миллионы комаров.  Они облепляли человека
и впивались в него как  одержимые.  Индейцы,  как  видно,  более  к  этому
привычные, мужественно переносили это бедствие, лишь лениво отмахиваясь. Я
же близок был к умопомрачению и в конце концов, отойдя  шагов  на  сто  от
прибрежных зарослей, взобрался на песчаный  пригорок  и  здесь  лишь  смог
наконец вздохнуть свободно: в  воздухе  ни  одного  комара.  Довольный,  я
расположился поудобнее в стал ждать.
     Вскоре  вернулись  наши  разведчики.  Принесенные  ими  вести    были
неутешительны  и  подействовали  на  нас  удручающе:  все  четыре  селения
араваков оказались покинутыми так же, как и деревня на берегу лагуны.
     - Нигде ни одной живой души, а хижины и шалаши почти все развалились,
- сообщили прибывшие,