- Вот то-то...  А потом, ты же в этих  своих  лесах  на  западе  тоже
устраивал всякие бунты. Разве ты не бунтовал против колониальных властей и
не был сам зачинщиком? Был, был, Джонни, не отпирайся.  Потому-то  тебя  и
хотели повесить и травили, как дикого зверя! Ты ведь был там  отчаянным  и
храбрым парнем. Был, сознавайся?
     - Был, но ведь...
     - А если был отчаянным и храбрым там, в своих лесах, то будешь  таким
и на море, сердце у тебя здесь не раскиснет.
     Мне хотелось ясно и просто растолковать ему разницу между тем,  когда
оружие поднимают во имя правого дела, и тем, когда его применяют  с  целью
грабежа  и  разбоя,  но  я  вовремя  удержался,   заметив    недоумевающий
простодушный взгляд Вильяма: вряд ли удалось бы мне убедить его в различии
моральных  побуждений.  Мой  приятель  и  сам  не  мог  похвастать  чистой
совестью, а потому постарался перевести разговор на другую тему.
     Как-то, сидя за кружкой рома, Вильям  спросил,  отчего  в  лесу  меня
звали странным именем Ян, а не просто Джон.
     - У меня была  мать  полька,  а  отец  хотя  и  англичанин,  но  тоже
польского происхождения, - ответил я.
     - Поляки - это там, недалеко от  Турции  и  Вены?  -  блеснул  Вильям
своими познаниями в области географии.
     - Да, не так чтобы далеко, - смеясь, махнул я рукой.
     Он попросил меня рассказать о моей семье. Я рассказал, что знал.
     Три английских корабля, впервые вошедших в 1607  году  в  Чесапикский
залив Вирджинии, доставили на американскую землю  не  одних  лишь  бродяг,
искателей  приключений  и  авантюристов,  как  свидетельствуют  об    этом
исторические    хроники.    Среди      прибывших        была        группа
промысловиков-смолокуров, поляков, нанятых на работу вирджинской компанией
для создания в колонии смолокуренного промысла.  В  их  числе  был  и  мой
прадед Ян Бобер.
     Промысловики горячо взялись за дело, вскоре стали гнать для  компании
смолу, деготь, добывать поташ и древесный уголь.  Дела у них шли настолько
успешно, что в последующие годы компания  стала  вывозить  из  Польши  все
новых смолокуров, слывших в те времена на весь мир лучшими мастерами.
     Об этом периоде в нашей семье сохранилось одно предание. Будто бы лет
через десять - а может, и больше - после  образования  колонии  английские
поселенцы добились некоторых - пустячных, правда, -  политических  свобод,
состоявших в том, что получили право выбирать из своей среды  депутатов  в
какой-то там колониальный конгрессик  созываемый  в  столице  Джеймстауне.
Когда польских смолокуров, как чужеземцев, не захотели допустить к участию
в выборах, они, оскорбившись, все как один оставили работу... Однако нужда
в них для колонии стала настолько ощутимой, а упорство их в  защите  своих
гражданских прав было  столь  непреклонным,  что  власти  в  конце  концов
вынуждены были уступить и предоставить им те же права,  что  и  английским
колонистам.
     - Молодцы смолокуры! - одобрительно буркнул Вильям.
     В то время прадед  мой  женился  на  одной  англичанке,  прибывшей  в
колонию из Англии, и пару лет спустя это спасло ему  жизнь.  А  дело  было
так.  Жена его  ждала  ребенка,  и  прадед  повез  ее  из  леса  рожать  в
Джеймстаун, где были врачи.  А в ту пору как раз местные индейские племена
подняли большое восстание и поголовно вырезали чуть ли не всех  колонистов
в лесных факториях.  Один лишь Джеймстаун сумел отбиться  и  спасти  своих
жителей.
     О родившемся тогда дедушке своем, Мартине, знаю я немного.  Жил он  в
лесу, был фермером, женился тоже на англичанке, имел нескольких детей,  из
которых Томаш, родившийся в 1656 году,  и  стал  моим  отцом.  Когда  отцу
исполнилось лет двадцать, воинственные индейцы с берегов реки  Соскуиханны
вышли на тропу войны против белых поселенцев.  Тогда некто Бэкон, один  из
первых вирджинских пионеров, собрал отряды добровольцев, которые поголовно
истребили индейцев.  Одним из первых добровольцев в отряде был  мой  отец.
Бэкон пользовался такой популярностью и славой, что люди стекались  в  его
отряды со всей Вирджинии.
     В те суровые времена власть в  Вирджинии  захватили  всякие  лорды  и
прочие богачи,  которым  принадлежали  чуть  ли  не  все  земли  и  разные
богатства.  Во главе у них стоял присланный из Англии  губернатор  колонии
лорд Бэркли, тиран и душитель народа. Видя, что вокруг Бэкона объединяется
все больше недовольных порядками, лорд Бэркли нанес удар своими войсками в
тыл добровольческим отрядам, когда те еще сражались с индейцами.
     Однако сила добровольческого движения оказалась несокрушимой.  Отряды
Бэкона повернули оружие против войск губернатора  и  владетельных  лордов.
Разразилась  кровавая  гражданская  война,    в    которой    победоносные
добровольческие отряды одерживали одну победу за другой, пока  не  прижали
врага к самому океану.
     Но здесь Бэкона подстерегла смерть.  Это был сокрушительный  удар  по
повстанческому движению. Бэркли воспользовался смятением и паникой в рядах
повстанцев, быстро оправился и перешел в наступление. Повстанцы дрогнули и
были разгромлены.  Огнем, мечом и виселицами победители усмирили народ.  В
дикой  злобе  они  безжалостным  сапогом  растоптали  ростки  свободы    в
Вирджинии. Это было в 1677 году.
     Моего отца, приговоренного к повешению, спасло только то, что дед его
считался иностранцем.  Поэтому и  его,  как  чужеземца,  лишь  выслали  из