- Well, пронесло... Часика два еще погребешь...
     Он наклонился ко мне и с  несвойственной  морскому  волку  мягкостью,
какой я не замечал в нем прежде за время нашего  двухдневного  знакомства,
спросил:
     - Ну, как Джонни, малыш, у тебя душа не ушла в пятки?
     - За мою душу не беспокойся, - огрызнулся я.
     - Гром и молния! Тебя ждет каперское' судно, Джон! Это не игрушки - я
тебе говорил! Придется и грабить и убивать! А попадем в лапы  к  испанцам,
тут уж нам, как бог свят, не миновать виселицы.

     [' Каперство (с середины XVII в. вплоть до 2-й  половины  XIX  в.)  -
узаконенные  государством  военные  действия    частных    судов    против
неприятельских  судов,  а  также  судов  нейтральных  стран,  занимающихся
перевозкой грузов для неприятельского государства; морской разбой.]

     Я перестал грести.
     - Сражаться мне не привыкать, так что ты, Вильям, зря меня не пугай.
     - Чудак ты, Джон! Я и не думаю тебя пугать.  Но Старик у нас и впрямь
каналья и живодер! Такого капитана-зверя  не  сыскать  на  всем  Карибском
море! Жизнь у нас на посудине - сущая каторга.
     - Тебе же под силу? И другим под силу!
     - Ха! Мы - другое дело! Мы с пеленок  в  морской  купели...  А  ты  -
сухопутная крыса...
     Я вспыхнул:
     - Эй, Вильям, ну ты, полегче! Я немало поскитался по лесам  Вирджинии
и не раз смотрел в глаза смерти. Ты же знаешь, почему я бегу!
     - Ну ладно, ладно, знаю...
     А бежал я от мести вирджинских плантаторов - английских лордов.


     Почти тридцать лет назад  отец  мой,  переселенец,  в  поисках  земли
обетованной отправился с семьей к западным границам  Вирджинии  и  там,  в
непроходимых лесах у подножия Аллеганского плато,  поставил  себе  хижину.
Корчуя лес, под  постоянной  угрозой  нападения  со  стороны  индейцев,  в
противоборстве с хищным зверьем и враждебной природой, он  пережил  тяжкие
годы, преодолел наконец все тяготы и стал пожинать достойные своего  труда
плоды.  Со временем по его стопам сюда потянулись и другие.  По  соседству
стали  возникать  все  новые  фактории.  Долина  оказалась  счастливой   -
расцвела, наполнилась жизнью и достатком.  И вот тогда-то, а случилось это
год назад, грянул гром с ясного  неба.  В  долину  явились  сатрапы  лорда
Дунбура, чтобы отнять у нас землю, ссылаясь на какой-то королевский  указ,
по которому эти земли якобы еще несколько десятилетий назад были  дарованы
роду  Дунбуров.  В  ответ  на  этот  явный  произвол  мы  подали   петицию
колониальным властям в Джеймстауне.  Но там тоже заправляли аристократы  и
вельможи, прихвостни лорда Дунбура, и справедливости мы не добились. Когда
сатрапы алчного лорда вновь явились в долину, чтобы согнать  нас  с  нашей
земли, мы, десятка два  пионеров,  объединившись,  встретили  их  ружейным
огнем. Я был одним из зачинщиков.
     Власти, опасаясь, как бы бунт не распространился по всей округе,  как
это случилось полвека назад, во времена Бэкона, тут же бросили против  нас
превосходящие  силы,  быстро  нас  разгромили,  подавив   выступление    с
неслыханной жестокостью.  Не  скупились  и  на  виселицы.  За  мою  голову
назначили награду. Меня обложили со всех сторон, как зверя, и открытым для
меня оставался единственный путь - в  столицу,  в  Джеймстаун.  Туда  я  и
бежал, найдя пристанище в корчме на берегу реки.
     Добрые  люди  помогли  мне,  познакомили  с  Вильямом,  матросом    с
каперского судна, стоявшего на якоре  в  устье  Джеймс-Ривер.  На  корабле
постоянно нужны были люди, а Вильяму я  пришелся  по  душе,  и  он  охотно
согласился тайком доставить меня на борт.
     Вот так и оказались мы дождливой январской ночью  в  лодке,  неслышно
скользившей вниз по реке.
     Прошло больше двух часов, когда голос Вильяма внезапно вывел меня  из
задумчивости:
     - Посмотри, впереди что-то чернеет!..
     Это был наш корабль.  Окриком мы дали знать о своем прибытии.  Сверху
сбросили веревочный трап, и по нему мы  вскарабкались  на  палубу.  Вильям
провел меня в матросский кубрик и велел ложиться спать.
     На рассвете он разбудил меня и повел  к  боцману.  Более  похожий  на
какое-то лохматое чудище, чем на человеческое существо, боцман окинул меня
мрачным  взглядом,  бесцеремонно  ощупал  мои  мышцы,  потом  презрительно
сплюнул за борт и, ворча что-то себе под нос, велел следовать за собой.
     - Как тебя? - спросил он через плечо.
     Я не понял, что его интересует.
     - Как тебя зовут, скотина? - рявкнул он.
     - Ян, - назвался я своим польским именем; так звали меня дома  и  все
соседи.
     - Как? - скорчил гримасу боцман.
     - Джон, - послушно поправился я, назвав свое английское имя.
     - То-то, так и говори по-человечески! - буркнул боцман.
     Он подвел меня к каюте капитана и втолкнул  внутрь.  Капитан,  жирный