Тут подступил Пирокай с хитрыми, бегающими, как у  мыши,  глазками  и
обратился ко мне:
     - Ты говоришь, что у тебя есть сомнения, но ведь твердо ты не знаешь,
что в этом мешке?
     - Не знаю, конечно.
     - Вот видишь!..
     Конесо, пожирая мешок алчным взглядом, сокрушался:
     - Такой ценный подарок и уничтожать! Разве не Жаль  уничтожать,  если
ты не уверен? А если там не сидит Канаима?
     - А если даже сидит, - вызывающе выкрикнул Пирокай, - ну и что? Разве
Карапана у нас не шаман и не прогонит любого Канаиму! Карапана  обезвредит
мешок!
     - Карапана - живой труп! -  гневно  откликнулся  на  это  Манаури.  -
Карапана мертв!
     Этот резкий окрик произвел сильное впечатление на всех. Но восприняли
его  по-разному:  если  наш  род  бурно  приветствовал  осуждение  шамана,
поддержав своего вождя, то кое-кто из Серимы выражал возмущение, а Пирокай
вскипел, готовый выдрать брату глаза:
     - Ты лжешь, паршивая собака!
     Я призвал всех успокоиться.
     - Враги не отплыли еще и милю, а эта сорока, - сказал я, указывая  на
Пирокая, - трещит как барабан!
     Среди воинов нашего рода раздался смех.
     - Манаури прав! - продолжал я. -  Карапана  для  нашего  племени  уже
умер!  У  нас  нет  шамана.  Когда  над  Серимой  нависла  опасность,  кто
спрятался, как трусливая змея? Карапана.  Кто довел до того, что  половина
ваших братьев покинула Сериму и  не  хочет  больше  жить  вместе  с  вами?
Карапана.
     Сторонники шамана - а их осталось ничтожно мало - не посмели и  слова
высказать в его защиту, и люди сразу успокоились.  Я  велел  нашим  воинам
выбросить мешок в реку, но Конесо так умолял,  так  просил  не  уничтожать
одеяла сейчас, что я в конце концов не устоял и уступил.  Мне не  хотелось
гневить верховного вождя, тем  более  что  он  клялся  мне  всеми  святыми
последить, чтобы никто не касался вызывавших опасения даров.


                               КРАСНЫЙ МОР

     Наконец-то мы вздохнули с облегчением.  С отъездом  испанцев  у  всех
камень свалился с сердца, и жизнь снова вошла  в  обычное  русло.  Правда,
поселок наш стал сейчас походить на военный лагерь - чуть ли  не  половина
людей из Серимы перешла на нашу сторону.  Срочно  строились  шалаши,  люди
сновали тут и там, всюду слышалось радостное оживление.
     Для вящей уверенности  Конесо  по  моему  совету  отправил  вслед  за
испанцами четырех разведчиков на двух лодках, чтобы в  течение  нескольких
дней следить за их действиями.  Пять воинов из нашего рода  взяли  большую
лодку и поплыли в  низовья  Итамаки  к  Катави  за  итаубой  с  провизией,
захваченной у испанцев. Вечером они ее привели.
     Сразу после отбытия испанцев  я  собственноручно  перерезал  путы  на
руках Мендуки, лежавшего  в  моей  хижине,  и  велел  вернуть  ему  и  его
варраулам все оружие. Недолгое заточение юный воин воспринял спокойно и не
обиделся на меня.
     - Это было не наказание, хотя ты вполне его заслужил, - заявил я, - а
лишь необходимая мера предосторожности.
     - Я знаю, Белый Ягуар! - отозвался  он  живо.  -  И  больше  тебя  не
подведу, можешь на меня рассчитывать!
     - Ты хочешь остаться у нас? - спросил я удивленно.
     - Я хочу служить у тебя, пока не пришли акавои... Мы хотим  научиться
стрелять из мушкетов.
     - Хорошо, но ружей потом мы вам не оставим, они нужны нам самим.
     - Разреши нам взять их у испанцев.
     - Как это взять?
     - Дай нам маленькую итаубу и позволь догнать дона Эстебана...
     Да, в активности, мужестве и находчивости ему нельзя было отказать.
     - Мендука, ты храбрый парень, но, чтобы стать настоящим воином, кроме
отваги, нужно еще и благородство.  Испанцы оставили  нас  с  миром,  и  мы
сохраним его.
     - Варраулы не заключали с ними мира!
     - Но вы наши союзники, и наш договор - ваш договор.
     И Мендука не поплыл догонять дона Эстебана, а несколько часов  спустя
случились события, перевернувшие все вверх дном и до  основания  потрясшие
едва установившийся покой над Итамакой.
     Мучимый беспокойством, я в сопровождении Арнака, Вагуры и  нескольких
воинов  отправился  в  Сериму,  чтобы  теперь,  когда  страсти   несколько
улеглись, настоять все-таки на уничтожении опасного дара испанцев.
     Когда мы вышли из леса на  серимскую  поляну,  недоброе  предчувствие
сжало нам сердце: возле злосчастного  мешка  суетилась  толпа  людей,  они
что-то поднимали, разглядывали, растаскивали по сторонам.
     - Мешок вскрыли! - ужаснулся я.
     Увы, да.  Мешок открыли, вытащили из него одеяла и теперь вырывали их