л насыщен тут воздух нежным запахом роз.
     И товар в этой лавке был необычайный.  Стены, сплошь увешанные четками,
образовали самые причудливые арабески всех цветов радуги.  Казалось,  что  в
сплетениях  невероятных  растений  запутались  тропические  птицы.   Красота
коллекции четок,  очевидно привезенных из  разных стран  и  в  разное время,
являла   резкий  контраст  с   незамысловатой,   отчасти  даже   примитивной
обстановкой.  Но  в  этом было и  преимущество:  ничто не  отвлекало глаз от
античных  экземпляров,  хранящихся  в  узких  ящичках,  обитых  ярко-зеленым
бархатом.   Прозрачные  крышки   из   натянутого  рыбьего  пузыря  позволяли
любоваться янтарем и  костью  всевозможных оттенков,  хризолитами,  агатами,
кораллами.  Четки,  выделанные из бирюзы,  походили на кусочки замороженного
неба.  На  бархате возлежали,  словно гаремные красавицы,  четки из  жемчуга
молочного и розоватого тона. С потолка спускались четки из каких-то странных
блестящих камней,  и  их  с  неменьшим любопытством разглядывали "барсы".  А
Матарс,  как к  живым цветам,  прильнул к  четкам из толченых лепестков роз,
издававшим тонкий аромат.
     В  этом ярком окружении за  стойкой на высоком табурете сидел юноша лет
семнадцати.  Одежда на  нем  отличалась изяществом,  красивые черты  лица  -
благородством.   На  его  слегка  вьющихся  волосах  задорно  торчало  феска
кораллового цвета,  а  с  пояса хозяйственно свисала посеребренная цепочка с
ключами от ящичков. "Барсы" переглянулись: "Уж не этот ли юноша принес четки
Георгию?" Но он и глазом не моргнул, что знает их.
     У противоположной стены стояла широкая тахта, убранная дорогим ковром и
подушками.  Не успели "барсы" устроиться на ней, как, по знаку Халила, юноша
установил перед  ними  арабский столик с  разнообразными четками.  На  немой
вопрос друзей Халил ответил:  "Так надо".  Коснувшись четок,  к которым было
подвешено сердце из красного янтаря,  Ростом подумал: "Придется купить, хоть
и не собирались".
     Сравнив столик с  дном  сказочного бассейна,  Элизбар стал разглядывать
решетчатое окно,  пропускавшее мягкий  свет,  в  голубоватой полосе которого
словно  дымились  пурпурные,  бархатисто-оранжевые  и  бледно-розовые  розы,
расставленные в горшках на широком подоконнике.
     Привычка  все  замечать  приковала  взор  Матарса  к  внутренней двери,
неплотно  завешенной ковром.  Сквозь  просвет  в  глубине  виднелись  чистые
циновки, разложенные на полу. Пануш перехватил взгляд друга и забеспокоился:
"Уж не к разбойникам ли попали?!" Но вслух вскрикнул:
     - О ага Халил,  сколько ни путешествовал, такой приветливой лавки нигде
не видел!
     - Аллах подсказал мне,  что так приятнее.  Если,  помимо воли человека,
судьба повелела стать ему купцом и на весь базарный день приковала,  подобно
сторожевой собаке,  к  лавке,  то  не следует ли собачью конуру превратить в
киоск?
     - Не  иначе,  ага Халил,  как ты  перестарался.  А  то почему отсюда не
хочется выходить?
     - По доброте дарите мне внимание, говорят - грузины все вежливые.
     - Напрасно смущаешься, правда есть правда! Но если не купцом, то кем бы
ты хотел быть?
     - Аллах свидетель,  по своей воле -  путешественником,  ради познания и
спасения своей души.  Хотел бы записывать все виденное и слышанное,  ибо что
другое, как не возвышенные слова, облагораживает и отводит от черных мыслей?
     - Значит, мечтаешь стать книгописцем?
     - По-нашему - ученым.
     - А разве, ага, над тобою есть хозяин?
     - Видит пророк, есть. Больше, чем хозяин.
     - Кто?
     - Мать.
     - Мать?!  -  Ростом оглянулся на бесцеремонно хохочущего юношу.  -  Это
так, ага Халил?
     - Свидетель  святой  Осман,   так...  Ты,  короткошерстный  заяц,  чему
смеешься? Ступай к кофейщику. И еще, Ибрагим, возьми...
     - Поднос  со  сладостями?  -  живо  отозвался  Ибрагим.  -  Может,  мед
мотылька? Нет? Тогда хал...
     - Да  убережет тебя  пророк!  Остальное бери  все,  что  подскажет тебе
добрая совесть, а не ифрит.
     Но Ибрагим, взяв из-под стойки несколько монет, уже умчался.
     - А почему, ага Халил, старшая ханым желала видеть тебя лишь купцом?
     - По  велению аллаха все  предки моего отца  и  сам  отец были купцами.
Торговля  драгоценностями и  благовониями  делала  всех  богатыми.  Но  отец
говорил:  "Хорошо и купцу знать книги". Меня учил раньше ходжа, затем четыре
года я  познавал мудрость в рушдийе,  уже собирался перейти в медресе...  Но
как раз в это время небо нашло своевременным отозвать отца к себе.  Слез моя
мать пролила столько,  что,  стань они  бусами,  хватило б  на  тысячу тысяч
четок,  ибо отец за красоту и  нежное сердце сильно любил ее и не пожелал ни
новых жен, ни наложниц. А странствуя по разным землям за товаром, а также из
желания узнать хорошее и  плохое о  чужих странах,  проведал,  что гарем для
женщин унижение.  Тут он решил, что Мухаммед не всегда справедливо поучал, а
потому и с меня взял слово не подчиняться в этом корану.
     Однако протекли дни, как слезы, оставив на щеках матери следы-морщинки.
Как-то  выпрямив согбенную спину,