ицы Луарсаба.  А, как издавна всем
известно, с церковью не спорят.
     Догадку князей еще  больше подтвердило само  духовенство своим  отказом
присутствовать на  съезде.  Конечно,  Зураб скрыл,  что  на  все его просьбы
прислать  "братию" он  неизменно получал  от  тбилели  сухой  ответ:  "Съезд
князей".  Зураб скрежетал зубами,  ибо хорошо помнил,  что ни один съезд при
царях не обходился без черных коршунов, как в сердцах прозвал их.
     В  "зале оранжевых птиц" все  кресла на  подбор -  с  черными спинками,
скучные.  И расставлены они в один ряд,  образуя круг, чтобы никто не ощутил
обиды.
     Князей покоробила бестактность Зураба:  "Что мы,  горные козлы, что ли?
Круторогие, конечно, с одинаковым усердием валятся на одноцветную травку".
     Оставив мечи  за  стенами зала  у  оруженосцев,  дабы соблазна не  было
начать схватку,  хмуро рассаживались.  Зураб едва дождался,  пока все заняли
кресла, и с такой пылкостью выразил свое возмущение, что даже удивил сухого,
как шест, Раждена Орбелиани.
     - В  царском  дворце,  -  негодующе вскинул Зураб  палец  с  сапфировым
перстнем,  словно указывал на Телави,  -  совесть уподобили плевелу.  Князья
Кахети ненасытны,  как дракон из страны Чин-Мачин! Вот времена! Ссылаются на
ограбление  их  Исмаил-ханом,   а  сами?  Позабыли  про  кровь  избранных  и
достоинство витязей!  Золотоловы! Расхитители сундуков! Корыстолюбцы! Картли
за убитого медведя принимают.  Хотят содрать шкуру,  а о когтях забыли.  Так
мы,  вельможи  Картли,  напомним  им.  И  царскую  казну,  виноградные души,
наполняют лишь косточками изюма. Выходит, Картли должна и себя содержать, и,
не  прекословя,  на  своей шее  Кахети терпеть,  как  кувшин с  виноградными
выжимками.  Прося вас спешно пожаловать на совет,  - понизил почему-то голос
Зураб, - я не все доверил пергаменту, ибо и князь Чолокашвили многое повелел
своему гонцу,  молодому князю Вачнадзе,  тайно мне сказать.  Вы знаете,  для
меня княжеское сословие выше короны царя.  -  Зураб скрестил руки и  склонил
голову, что означало: "Я весь ваш!", а сам исподлобья настороженно следил за
владетелями.  -  Вот  что  потребовал Чолокашвили от  имени  царя:  обложить
единовременным налогом все княжеские замки.
     Картлийские владетели возмущенно загудели.  Качибадзе померещилось, что
спинка  его  кресла накалилась докрасна,  а  Гурамишвили схватился за  щеку,
словно от зубной боли.
     Запугивая княжество,  тиран  Арагви  хотел  провозгласить намеченную им
сумму,  но,  боясь, что его заподозрят в измышлении, назвал лишь половину. И
тут же  похвалил себя за  осторожность,  ибо князья и  от этого обомлели,  а
потом разразились такими криками,  что  оруженосцы и  телохранители обнажили
клинки.  Владетели вновь напомнили, что все, что полагалось царю, уже за год
вперед заплатили.  И еще трех месяцев не прошло...  Вдоволь пошумев,  князья
поинтересовались,   какой   ответ  выковал  Зураб  в   кузнице  своего  ума.
Оказывается,  от  имени  князей  Зураб  ответил  устно  отказом и,  обратясь
письменно к  царю,  предложил прислать три  тысячи дружинников,  дабы  с  их
помощью обложить азнауров. Без шашек просимое не собрать.
     Долго   и   дружно   хохотали  князья,   восхваляя  Зураба.   Качибадзе
померещилось,  что спинка его кресла стала голубой,  как небо. А Гурамишвили
облегченно вздохнул, словно ему безболезненно вырвали сломанный зуб.
     И, точно в пылу откровенности, Зураб воскликнул:
     - Царь  царей  одобряет  обложение азнауров,  но...  только  с  помощью
картлийских дружинников.  А если так,  то почему должны кахетинцам собранное
отдавать?
     - Не должны! - выкрикнул Церетели. - Не должны!
     - Ты  думаешь,  дорогой...  -  Джавахишвили  захлебнулся.  -  Князья!..
Обсудим!..
     - Обсуждать незачем,  милостиво соберем с  каждого замка  по  пятьдесят
дружинников и ринемся на азнауров.
     - А если они царю пожалуются?  И вдобавок предложат взять в свою службу
и их войско? - осторожно заметил Палавандишвили.
     Князья примолкли. Подумав, Липарит сказал:
     - Мыслю,  царя обрадует наша расправа. Но "богоравный" тут же потребует
себе  трофеи и  до  последнего шаури отберет.  Кроме убытка,  нам  ничего не
достанется.
     - Вселюбезные!  Я  еще  такое думаю,  -  заметил Цицишвили.  -  Азнауры
молчать не  будут,  тоже оружие обнажат.  Многие из  них выученики Саакадзе.
Значит, мы и людей должны потерять и конями пожертвовать.
     - А прибыль кахетинцы заберут! - завопил Квели Церетели, задыхаясь так,
словно без скакуна промчался не менее чем две агаджи. - Я не согласен, и так
от саакадзевцев потерпел.
     - А кто согласен за чужих сражаться?
     - Почему за чужих, князь Качибадзе?
     - Э-э!  Если добротой страдаешь, пошли от замка Эмирэджиби свою долю..