я им в  спину,  с досказкой прадеда
Матарса: "Лучше ниже!" Если другое надумали, почему молчите? Осуждать всегда
легче, и еще, если при Автандиле начнете лаять, тоже шашку обнажу, хотя и не
заржавела.
     В разгар спора, когда солнце вошло в зенит, в ворота, точно угадав час,
постучал Халил.  Он  держал шелковый узелок и,  как только ворота открылись,
громко объявил: "Книги, что заказал Моурав-бек, принес!"
     "Барсы",  забыв о  ссоре,  подхватили под руки осторожного и,  втащив в
"зал приветствий",  заверили,  что  в  доме Моурави нет врагов,  пусть слова
гостя звенят подобно колоколу в  час  вознесения на  третье небо звездочета,
муллы и любителя льда.
     Халил вежливо улыбнулся, но, пока не вошел Саакадзе и не пригласил всех
в свое "гнездо", а Гиви плотно не закрыл дверь, гость молчал.
     Пододвинув Халилу кальян, Саакадзе сам начал беседу:
     - Вероятно, вести важные, так как уважаемый Халил, несмотря на радушные
приглашения, упрямо избегал посещать Мозаичный дворец.
     И  тут Халил без лишних церемоний поведал,  что его сестра Рехиме вчера
отнесла душистые мази ханым Фатиме,  которую застала в  необычном состоянии:
она смеялась и даже, подняв руки, зазвенела браслетами. Помня, что игривость
змеи предвещает укус, Рехиме решила выведать, кого собирается ханым угостить
ядом.  Поэтому,  высыпав из мешка лжи тысячу и  один восторг красоте Фатимы,
она пожелала ей  столько же лет не знать и  пушинки печали.  Тут везир-ханым
расхохоталась и сказала, что для веселья есть важная причина:
     - Ты знаешь жену Моурав-бека?
     Сестра ответила, что, по слухам, ханым Русудан очень гордая и, наверно,
скупая, ибо ни за какими мазями не присылает; а лечит их греческий хеким.
     - О  аллах!  -  укоризненно покачал головой Халил.  -  Сестра  говорит,
столько проклятий и  ругательств она слышала лишь на  базаре,  когда дерутся
погонщики.  И  так  закончила свой  крик  ханым Фатима:  "Скоро эти  грузины
утратят свою гордость!  Как  дерзнул Моурав-бек не  молить верховного везира
Хозрев-пашу о  милости?!  Как посмела ханым Моурав-бека не ползать у  порога
дворца  Фатимы,  вымаливая  милость  внимания  высокой  везир-ханым,  сестры
султана,  принцессы?! О, скоро, скоро весь Стамбул будет смеяться над жалкой
попыткой Моурав-бека овладеть расположением султана, тени аллаха на земле!"
     Выслушав еще много о злобствующей Фатиме,  Саакадзе горячо поблагодарил
благородного Халила,  просил и  дальше не  оставлять друзей без внимания,  в
котором семья Моурави так нуждается.
     Но  уйти  смущенному Халилу сразу  не  удалось.  Пришлось ему  изведать
радушие и  веселость "барсов" в  полной мере.  Лишь  после  второй скатерти,
ссылаясь на  спешное дело,  Халил стал  прощаться.  Немало пришлось Саакадзе
убеждать совсем растерявшегося Халила принять на  память от  него кольцо,  а
для прекрасной Рехиме - жемчужную нить.
     Саакадзе ничем  не  выдал своего беспокойства,  но  едва  Халил покинул
Мозаичный дворец,  приказал оседлать Джамбаза, надел на белые сапоги шпоры и
ускакал,  сопровождаемый одним Эрасти,  который,  разумеется,  запасся двумя
клинками. Кружа по уличкам и пересекая площади, Саакадзе круто направил коня
к Силиврийской заставе.
     Над  Мраморным морем  стояли  дымчато-розовые облака,  словно островки,
омываемые синими струями.  Дышалось здесь легко. Луга, благоухающие цветами,
сменились садами и тенистыми рощами. И воздух был такой чистоты, что казался
прозрачным.  Недаром здесь восточноримские императоры построили свой  летний
дворец.  Но Саакадзе,  готовясь к борьбе с уродством, не замечал красоты. Он
взмахивал нагайкой до тех пор, пока не показались стены Балык-лы.
     Несмотря на  правило,  предусматривающее порядок встречи с  патриархом:
раньше присылать гонца и  через него узнавать час,  назначенный для  приема,
"старцы" охотно открывали щедрым грузинам ворота.  И  сейчас ждать  пришлось
недолго.   Патриарх  Кирилл   Лукарис  принял  Саакадзе  приветливо,   после
благословения усадил  гостя  в  удобное кресло напротив себя  и  пристальным
умным взглядом измерил богатырскую фигуру Моурави.
     Не  считал  нужным  и  Саакадзе скрывать свое  любопытство;  он  изучал
выразительное лицо патриарха.
     Так, оценивая друг друга, просидели они молча несколько минут.
     - Святой отец, я к тебе за советом.
     - Знаю, сын мой, теперь за одним благословением не приходят к патриарху
ни воины, ни дипломаты. Султан продолжает молчать?
     - Во вред себе, святой отец.
     - Если так,  то  пусть бы  молчал до  второго пришествия,  но во вред и
тебе, сын мой, ибо ты спешишь домой.
     - Спешу, святой отец, хотя много тяжкого ждет меня.
     Не таясь и  ничего не преувеличивая,  Саакадзе рассказал о  катастрофе,
которая постигла его в Грузии. Особенно резко отозвался о католикосе:
     - Чем заслужил я под