аным Фатиме,  где она переждет несколько дней,
пока утихнут напрасные вопли Эракле.  Потом...  о...  потом она, как царица,
сопровождаемая Клодом Жерменом,  уедет в  главный город короля франков.  Она
даже не заметила, что Жермен был с нею груб: "О, не все ли равно?.." Но куда
ее несут?  Почему так пустынны улицы? Нет... это берег, далекий берег! Здесь
даже рыбацкие лодки не  покачиваются на  воде...  Арсана,  привстав,  хотела
выругать носильщиков за излишнюю осторожность. В этот миг ее резко схватили,
стащили с носилок.  И, несмотря на вопли и угрозы, сорвали все драгоценности
и  богатую одежду.  Арсана царапалась и кусалась,  как дикая кошка.  И вдруг
смертельный  страх  обуял  ее,  парализовав  волю.  Полуобнаженную  гречанку
раскачали, как тюк, и швырнули в воду.
     Где-то  раздался  страшный  крик.  Носильщики  бросились  бежать;  один
споткнулся и упал,  -  на него даже не оглянулись. Проворно вскочив на ноги,
он  повернул назад к  заливу.  Там,  на  поверхности темной воды,  слабеющим
голосом молила о помощи Арсана, барахтаясь и выбиваясь из последних сил. Вот
она всплеснула руками,  вот захлебнулась, вот зеленые круги замелькали перед
ее глазами...  уже не сопротивляясь,  она пошла ко дну.  Но в этот последний
момент ее подхватили чьи-то сильные руки...
     - Ахилл!  -  успела прошептать побелевшими губами Арсана и  без  чувств
поникла на могучем плече.
     "Кто  хорошо танцует менуэт,  тот  все  делает хорошо".  Церемониальный
танец на  редкость удавался де  Сези.  Каждый его  шаг отличался плавностью,
каждый  поклон  -  чопорностью  и  торжественностыо.  Прекрасный  способ  за
медлительностью танцевальных движений скрывать быструю смену мыслей.
     После  четвертой  фигуры  наступили  финальная  пауза.   В  канделябрах
догорали свечи,  бросая  мертвенно-бледные  отблески на  гобелен с  турецким
сюжетом.  Музыка замирала.  Как  после поединка еще раз взлетают шпаги,  так
взлетали смычки,  отсекая секунды ночи.  Гости расходились. Дамы в платьях с
длинными  рукавами,   с  двойными  буфами  и  открытыми  шеями,  украшенными
ожерельями,  поддерживаемые кавалерами  в  широкополых  шляпах  с  плюмажем,
спускались по широкой белой лестнице в зеленоватую полумглу.
     Но Эракле словно попал в оцепление,  Хозрев-паша,  посмеиваясь, убеждал
Афендули,  что раз он так редко ходит в гости,  то должен уйти последним. Де
Сези присоединился к  нему и  стал с увлечением расписывать мраморный рельеф
"Венера и  Амур с  дельфином",  который он видел в увеселительном замке Анэ,
ранее принадлежавшем Диане де Пуатье, фаворитке двух королей - Франциска I и
Генриха II. "Представьте, - восторгался граф, - отца и сына!"
     Женщины дома Афендули пошатывались от усталости.
     Заза,   теребя   усики,   подозрительно  косился   на   лоснящегося  от
удовольствия франка, а отец Елены, купец Иоанн, просто-напросто шепнул зятю:
     - Господи помилуй, уж не хотят ли франки пленить нас? Может, убежим?
     Боно подошел к графу и что-то шепнул.  Де Сези поспешил в приемную.  От
стены отошел Клод Жермен и приблизился к де Сези:
     - Концы в воду...
     Вскоре де Сези возвратился и  с приветливой улыбкой вновь приблизился к
Эракле,  принося извинение в том,  что проявил себя эгоистом; он так надолго
задержал столь приятного гостя.  Но  у  них  есть  общий интерес -  любовь к
антикам.  О, эта благородная страсть! Он сочтет за честь навестить любезного
Афендули, как только монсеньер пожелает принять его.

     Уже совсем рассвело,  когда Елена,  откинувшись в  носилках на подушки,
последовала примеру матери и  тут  же  задремала.  Эракле и  его  брат тоже,
прикрыв  глаза,   покачивались  в   носилках.   Заза  и  Ило  ни  при  каких
обстоятельствах не путешествовали иначе,  как только на конях.  Разве они не
грузинские князья?
     Но...  почему  приторное вино,  противоестественно отдающее апельсином,
которое они в таком количестве поглотили, отдает теперь во рту запахом гари?
     - Ило, не кажется ли тебе, что назойливый дым слишком щекочет ноздри?
     Ответа  не  последовало.   Внимание  Ило  было  приковано  к  человеку,
стремительно  бегущему  им  навстречу.  Но  кто  это?  Султанский  скороход?
Человек-ветер?  Бесноватый?  Или  шут?  Ило не  верил своим глазам.  Это был
Ахилл, взлохмаченный, измазанный сажей.
     Помогая Эракле выйти из  носилок,  Ахилл,  глотая слова,  рассказывал о
происшедшем.
     - Что? Что говоришь ты, Ахилл?
     - О  господин мой Эракле!  Горе!  Белый дворец разгромлен.  Нет у  тебя
больше твоих богатств!..
     - Что слышу я, мой верный Ахилл?! Значит, пока разбойники держали нас в
плену, их рабы...
     Эракле улыбнулся:  "Я так и предвидел, нельзя требовать от волка полета
орла,  от  низменных -  возвышенного.  Непременно скажу об  этом  прекрасной
госпоже Хорешани..."
     Настойчивые мольбы Заза и Ило, уговоры Иоанна - все было тщетно: Эракле
отказался  тревожить Георгия  Саакадзе  и  приказал  следовать дальше.  Тихо
покачивались передние носилки, в них, покашливая во сне, спали мать и сестра
Арсаны...
     Внезапно впереди послышался крик:  "Господи помилуй!" Слуги,  задрожав,
чуть не опрокинули носилки.
     Соскочив на  землю,  Елена,  еще не осознав,  что произошло,  впилась в
начертанные головешкой слова. Рядом, тяжело дыша, уже стояла ее мать. Был ли
перед  ними  обломок белого мрамора или  зияла бездна?  Раскаленной докрасна
вдруг   показалась   надпись,   сделанная   Арсаной,   немыслимая  в   своей
бесчеловечности:  "Тебе,  о  мать,  месть моя за то,  что родила меня!"  Две
женщины словно окаменели, и потому ни одна слеза не блеснула в их глазах.
     - О госпожа! - шептал с