искренне недоумевал:  "Бог мой!  Зачем я  должен делиться с жадным Хозревом?
Разве он уже не присвоил себе львиную долю? Прикупая "пустышку", возмущался.
"А этот бездельник иезуит?  Он любит повторять "Кто руководствуется в  своих
действиях правдоподобной ложью,  тот  может быть спокоен,  ибо  ни  в  каком
случае не грешит".  По этому правилу я  могу его оставить при своих.  Но без
него,  черт побери,  не обойтись,  как и без везира. А впрочем, когда придет
час баланса, он будет найден".
     Вопреки явной холодности Эракле, посол зачастил в Белый дворец. Подолгу
гуляя  с  Арсаной в  саду,  он  не  только  восторгался укромными уголками и
эллинскими пейзажами,  -  он договаривался.  Эффектно играя кружевами манжет
или  же  чертя кончиком шпаги на  песке волшебные чертоги,  де  Сези заверял
пылкую гречанку в  том,  что поможет стать ей прославленной и богатой.  Если
Стамбул  "средоточие  вселенной",   то   какая  польза  красавице  от  этого
преувеличения?  Напротив,  Париж -  сердце земли,  и это куда важнее.  Город
белой  лилии  склонится перед прекрасной Арсаной,  обладательницей несметных
драгоценностей Востока.  После осуществления акта мести,  если и следует где
скрыться,  так это в  Париже.  Там все лучшее,  что выдумал дьявол,  и самое
совершенное,  что создал бог.  Дорога тоже будет увлекательной, он даст ей в
провожатые Клода Жермена и напишет герцогине,  своей тете,  озаренной лучами
версальского солнца,  письмо с просьбой оказывать до возвращения его, графа,
в Париж покровительство прелестной гречанке.
     Много еще  сулил де  Сези  порывистой Арсане,  жадно ему  внимавшей.  С
каждым днем она все больше подпадала под его влияние.  А дней оставалось все
меньше.  Сравнивая ее глаза с алмазами,  полными огня,  он твердил про себя:
"Игра верна,  но надо торопиться. Этот обольстительный бесенок может в любой
момент проявить запальчивость и открыть если не заговор, то глаза фанариоту.
Все должно свершиться в день, вернее, в ночь рождения султана".
     Врасплох застало графа упоминание Арсаны о том, что яблоко от яблони не
далеко падает.  Да,  она,  дочь  купца,  не  лишена сметливости!  Любезность
сменилась подозрительностью,  и  она  потребовала полную гарантию.  Выслушав
условие, граф опешил, но, вспомнив что-то, рассмеялся: "Ба! Не все ли равно?
Ведь после финала концы в воду!..".

     Зеленый тюрбан,  обвитый белой шалью, и алмазные перья придавали Мураду
IV  вид властелина весны,  окутанного жемчужно-молочной дымкой и  озаренного
блеском  звезд.  Он  привычно  принимал  излияния  верноподданных и  немного
скучал.  Поэтому серальские шуты в  ярких нарядах ходили перед ним на руках,
прыгали сквозь гремящие обручи и нещадно колотили друг друга.
     Дозволенный шум восторга приближенных соперничал с  прибоем.  Опорожняя
золотые блюда,  они неистово славили падишаха, величая его "звездой на ясном
небе благополучия и  мира",  "драгоценным платаном в  саду величия и побед",
"перлом   благородства  и   великолепия"!   Паши-военачальники  торжественно
заверяли, что тот, кто украшает собою виноградник халифата, покроет весь мир
своею тенью!  В Серале даже для тени не осталось места. Светом солнца днем и
светильников  ночью  заливались  алые  бархатные  диваны,  золотая  бахрома,
парчовые  занавеси,  прихотливая позолота и  резьба.  Соперничая с  красками
обстановки,  теснилась стамбульская знать в ослепительных одеяниях.  Роскошь
людей уже перестала удивлять,  тогда перед мраморной террасой провели коней.
В  пестром  шествии приняли участие тысяча  молодых кобылиц,  убранных,  как
принцессы, и тысяча тонконогих жеребцов, наряженных, как принцы. На уздечках
и седлах переливалось море разноцветных камней. Одобрительный гул прокатился
по мраморной террасе, достиг гарема, всколыхнул женщин и напугал тропических
птиц в клетках.
     Власть султана казалась непоколебимой.  Еще  пять  дней  в  праздничном
неистовстве пребывали  дворцы  везиров...  По  временам  слышалась стрельба.
Янычары проносили котлы в знак покорности султану.
     На   восьмой   вечер   зажглись  плошки,   осветив  стены   и   карнизы
Пале-де-Франс.  Поток гостей устремился во французское посольство. Музыканты
в синих камзолах и белых чулках уже настраивали скрипки и контрабасы.
     Сославшись  на   то,   что   он   обещал  Селиман-паше   и   Арзан-паше
приветствовать их в  Мозаичном дворце по случаю окончания пиршества в  честь
рождения султана,  Саакадзе отклонил приглашение де Сези.  Но доброму Эракле
не удались никакие отговорки,  он вынужден был облачиться в  наряд именитого
фанариота и приказать подать ему белые носилки с посеребренными столбиками и
розоватыми занавесками,  через которые действительность представлялась не  в
столь уродливом виде.
     Накануне Эракле был  приглашен к  Осман-паше,  где вместе с  Саакадзе и
шумными "барсами" провел веселый вечер.  Но  разве можно прожить в  Стамбуле
хоть один день без тревог? Сегодня вся семья начала умолять его не накликать
несчастья  на  Белый  дворец:   ведь  султан,  узнав,  что  греческая  семья
отказалась пировать в честь его рождения,  недовольно поведет бровью,  и они
станут  жертвой  негодования верховного везира.  Особенно  бушевала  Арсана:
"Разве и  так мало неприятностей?!?"  Эракле хорошо понимал,  что значит для
грека гнев султана.  И почему только он не покидает эту страну?!  Босфор!  А
разве мало других красивых морей?
     Вздыхая,  он  со вс