о подул...  не ветер, а буйный ураган. Сначала никто не
мог понять,  что произошло. На Куюмджу чаршысы - базаре ювелиров, где обычно
шлифуют  камни  и  выставляют браслеты,  вскинули на  копье  голову  казака.
Равнодушно взирали  мертвые глаза  на  владельцев серебряной утвари,  полной
колец и запястий, на султанского глашатая, призывающего:
     - Во  имя веры!  Смерть гяурам казакам!  Да разорвет аллах листки жизни
разбойников! Да обовьет их пророк змеями своей ярости!
     Позабыв об алмазах и полосках золота,  ювелиры окружили копье казни. За
ними,  оставив ниши и лавки,  ринулись торговцы филигранью,  чеканщики. Вмиг
образовалась толпа, недоумевала, гудела.
     Затем, подхватив копье с мертвой головой, ювелиры устремились на другие
базары Стамбула. К ним присоединились воющие дервиши с белыми талисманами на
груди. Гул голосов нарастал.
     - Бе-е-е-ей! Бе-е-е-ей! Смерть гяурам казакам!
     Носильщики,   торговцы,   моряки,   погонщики,   дровосеки,  птицеловы,
фокусники,  водоносы заполнили улицы и площади.  Появились муллы,  фанатики.
Потрясая кулаками, с пылающими глазами, они призывали:
     - Во имя веры! Гяуры убивают правоверных! Бе-е-ей гяуров!
     В  руках замелькали кривые ножи,  корабельные топоры,  ятаганы.  Еще не
понимая, в чем дело, все вопили и гремели оружием. Кому-то померещилось, что
небеса разверзлись и на крылатом коне проскакал Мухаммед, бесшумно возносясь
то  на  одно,  то  на  другое  облако  и  ослепляя раскаленным добела мечом.
Действительно, загрохотал гром и вспыхнула огромная молния. Хлынул ливень, и
толпы,   подгоняемые  им,   как  кнутом,  устремились  ко  двору  валашского
господаря, где стояло русское посольство.
     - Казак! Вай ана-сыны! Бе-е-е-е-е-ей!
     Ярость закипала, как смола в котле.

     Погода   в   Стамбуле  меняется  мгновенно.   Сейчас  фанатичные  толпы
напоминают  о   силе  урагана;   вчера  в  неподвижном  зное  город  казался
безмолвным,  как султанская гробница.  Турки дарили друг другу фрукты в знак
согласия и  доброго  расположения.  Янычары варили  в  котлах  рис,  в  знак
спокойствия.  Влюбленные преподносили земным гуриям розу, в знак восхищения,
или амарант - в знак постоянства, матери надевали на шею сыновьям кеф Мариам
- ладанку с изображением на синем стекле "руки Марии".
     У  двора  валашского господаря развевалось на  полосатом шесте  знамя с
двуглавым орлом, царьградцем. Поглядывал на него посол, ликовал.
     Накануне он, Семен Яковлев, и подьячий Петр Евдокимов лицезрели султана
Мурада IV. Прием был дружеский, отражал взаимное желание Оттоманской империи
и  Московского царства  "стояти  в  крепости неподвижно и  против  немецкого
Габсбурга  императора  и  польского  Сигизмунда короля  заодин.  Быть  другу
другом, а недругу недругом".
     Прежде  чем  предстать перед  султановым величеством,  послы  по  знаку
главного начальника церемоний вошли в розовую галерею дворца,  где по обычаю
на  них  и  на  всех  посольских людей надели золотые кафтаны.  Дар  султана
предвещал милость его ради великого дела.
     Блики  от  разноцветных стекол  слились в  дивный ковер,  а  тянулся он
вплоть до тронной залы.  Здесь,  перед дверью с искусной резьбой,  встретили
посла  важные  паши  Селиман  и  Арзан-Махмет.  Они  ловко  похватили Семена
Яковлева под  руки,  крепко-накрепко прижали его  руки к  своей груди и  так
подвели к трону.
     Тем же порядком вели и подьячего. Он зыркал глазами и сопел:
     - Ведите честно!  И  перед султановым величеством никакой неволи мне не
чинить! Потому и сам знаю, как турецкому великому государю честь воздать!
     Однако все кончилось гладко, как рукой провелось по шерсти.
     Петр "Евдокимов,  подойдя к султану, поклонился в пояс, "по низку". Так
же,  блюдя уставный посольский обряд,  "по низку" кланялся и  посол,  искоса
поглядывая на повелителя османов.
     Где сидел султан -  сделано место,  подобно постели, покрыто алтабасом,
низано жемчугом. Подле стен - подушки золотые, низаны жемчугом с каменьи. По
левую сторону султана -  шкатулка длиною в  пол-аршина,  отворена,  начинена
алмазами и с иным каменьем.  Пониже курится благовоние, окуривая висящие над
троном огромные,  что  шишки на  еловой лапе,  изумруды и  яхонты с  кистями
обнизными.
     Как бы  не выдержав блеска камней,  потупил посол глаза,  а  сам оценил
пол:  богато устлан бархатом червчатым,  по  нем  шиты часто травы волоченым
золотом.
     Ни большое, ни малое не ускользало от взора Семена Яковлева: действовал
он  по царскому наказу,  обязан был упомнить то,  что представляло состояние
султана - даже мизерный алмаз; и настроение его - самую бледную улыбку.
     Передавая  Мураду  IV  грамоту  царя  Михаила  Федоровича  и  патриарха
Филарета,  заметил посол,  что  черное лицо султана будто посветлело,  что в
знак согласия он слегка наклонил голову,  от чего приветливо закачалось перо
в  запане алмазное,  украшающее небольшую белую  чалму и  привязанное к  ней
золотою чепью.
     Верховный везир  Хозрев-паша  стоял  по  правую  сторону  султана и  не
скрывал удовольствия.  Московский посол выражал то желание,  которое было по
душе послу Франции де Сези.  Там, где два желания предопределяют одну войну,
неизбежно появляется золото,  звонкое,  как праздник.  Хозрев-паша не  любил
будней.
     Он  уже  знал содержание той грамоты,  котор