Аббаса?  Кто рискнул перейти границу дозволенного?"  -  Шах Аббас
стиснул губы,  чтобы подавить стон.  Выражение ярости исказило его  лицо,  а
пальцы судорожно сжали рукоятку сабли.  Бисмиллах, он сам займется Казвином!
Не забудет и о Булат-беке!
     На  девятый день скорби шах Аббас погрузился в  глубокое раздумье.  Дни
Решта внесли в  сокровищницу его  чувств черные и  желтые камни,  они  резко
выделили перемешанные там раньше рубины и алмазы,  бирюзу и сапфир. Он, царь
царей,  был  жалок,  подавлен,  унижен!  Теперь  настал  срок  вышвырнуть из
сокровищницы желтые  и  черные камни.  Он  возвращался к  бирюзе и  алмазам,
рубинам  и  сапфирам.  Подлинной его  сущностью было  величие,  и  он  вновь
собирался прибегнуть к  нему.  Но  его величие не могло простить и  минутных
слабостей,   которые  так  открыто  проявились  в  человеке  Аббасе.   Мечом
властелина он возжелал напомнить, что он тень бога.
     На  десятую и  последнюю ночь скорби шах  Аббас размышлял о  слабости и
силе,  наметив создать два их убежища. Он повелел принести для него траурное
одеяние и  убрать парчовое и  шелковое.  Лишь  на  среднем пальце оставил он
карбонат -  "царь царей",  долженствующий напоминать смертным о том, что шах
Аббас -  Сефевид. Он еще раз приложил платок к глазам и отбросил его. Печаль
сердца уступала место энергии ума.
     В полдень он вышел к ханам,  величественный и бесстрастный, поднялся на
возвышение и  властно вскинул руку,  как бы  посвящая свои слова аллаху.  Он
пожелал говорить!
     Еще за час до этого в  шатровом городе,  как в Давлет-ханэ,  флейтисты,
барабанщики и трубачи играли встречу.  Услышав призывные звуки,  Хосро-мирза
просиял: "Слава аллаху, шах Аббас воскрес!"
     Передатчик повелений посетил и  других придворных ханов.  Сейчас они  -
Караджугай-хан,   Эреб-хан,   прибывший  из  Курдистана  Ага-хан,   Иса-хан,
Салар-хан,  вернувшийся Юсуф-хан - с трепетом взирали на шаха, изумляясь его
спокойствию.  Ни один след пронесшегося урагана не запечатлелся на его лице.
Жестокость тигра была дуновением ветерка по сравнению с  его жестокостью,  и
он  начал говорить так,  будто продолжил разговор,  прерванный накануне.  Им
оставалось лишь покорно внимать властным словам.
     - Два убежища,  ханы,  намерен я создать здесь, у большой воды: убежище
силы и  убежище слабости,  -  неторопливо проговорил шах,  не  повышая и  не
понижая  голоса.  -  Место,  где  был  злодейски  умерщвлен  наследник трона
Сефевидов, ангелу подобный Сефи, объявляю священным. Длинной каменной стеной
пусть будет огорожено место,  где пролилась кровь шаха Аббаса.  Отныне - это
убежище  свободы!   Пусть   каждый   провинившийся  будет   в   бесте   Решт
неприкосновенен! Пусть каждый бедняк найдет здесь приют, одежду и еду. Алла!
     - Иялла! - подхватили умиленные ханы.
     - Ага-хан,  ты прибыл вовремя!  Тебя ждет в  Казвине благодарный мне за
мудрое решение Булат-бек. Скажи ему: он доверчиво может передать тебе первые
деньги,  тафахот хамал, которые уже собрал в свою пользу у казвинцев. На это
золото будет воздвигнуто в  память Сефи-мирзы убежище свободы,  а  содержать
его и впредь будет Булат-бек. И пусть помнит слишком старательный Булат-бек:
если утаит хоть медную монетку весом в  пух голубя,  будет укорочен ровно на
одну голову! Иншаллах!
     - Иншаллах! - согласились ханы.
     - Юсуф-хан,  ты  прибыл вовремя!  Доходы Казвина,  причитающиеся трону,
Булат-бек будет передавать тебе так же  непрерывно,  как он  дышит.  На  это
золото ты,  по моему повелению,  будешь осуществлять убежище силы -  строить
Ленкоранскую дорогу.  И  пусть помнит поспешный Булат-бек:  если  утаит хоть
медную монетку весом в  пух  голубя,  будет укорочен ровно на  одну  голову.
Иншаллах!
     - Иншаллах! - эхом отозвались ханы.
     Хосро-мирза и Иса-хан незаметно переглянулись.  В воздухе пахло кровью,
надо  было  соблюдать предельную осторожность,  с  тем  чтобы  не  отнять  у
Булат-бека первенства в игре: или золото, или голова.
     Шах Аббас оставался неподвижен,  как всадник,  высеченный в скале Некше
Ростем.  Лишь рука,  то  повелительно вскинутая,  то  плавно скользящая,  то
гневно устремленная вперед, подтверждала значение его слов.
     - Если медведь подошел к  одному краю водоема,  лев должен не  опоздать
подойти  к  другому.  Иншаллах!  Я  предотвращу опасность и  протяну военную
дорогу  Ирана  туда,  куда  указывают  концы  перекладины погибшего корабля.
Хода-хавиз!
     - Хода-хавиз! - обрадовались ханы.
     - "Аллах с  теми,  кто упорно стремится к  своей цели",  -  так говорит
пророк.  Стремиться к  своей цели,  не  значит ли это:  не забывай ничего на
пройденном тобою пути -  ни одного зерна риса, ни скалы, ни зайца, ни тигра,
ни песка, ни воды. Войско шах-ин-шаха - войско аллаха! Так хочет страж ворот
седьмого  неба!  В  горах  Гурджистана неверные  борются  с  тысячами  тысяч
сарбазов.  Гурджи слишком близки к  своим  горам,  сарбазы слишком далеки от
своей земли. Путь Ирана - путь войны. Кто не знает: запоздавшего всегда ждет
неудача! Поражение Карчи-хана не допустил бы Габриэл, позаботься Иран раньше
о большой дороге,  гладкой, как стекло зеркала. Да не пройдут мои слова мимо
жемчужного уха аллаха!
     - О шах-ин-шах! - подхватывают ханы.
     - Сейчас царства севера,  востока,  запада, юга охвачены войной. Я, шах
Аббас -  Иран!  Судьба Ирана вручена мне аллахом.  Царь Михаил - Русия! И я,
святой  Аали  свидетель,  не  допущу,  чтобы  медведь обогнал гибкого оленя.
Бисмиллах!  Если я не захвачу цепь белых гор, смыкающих два моря, - Русия на
этом  берегу водрузит мачту  с  черной перекладиной.  Ирану не  нужен крест!
Ирану нужен ко