ченцев
около двух тысяч.  А азнаурские дружины -  пыль пустыни, больше тысячи шашек
не соберет.
     - А  Мухран-батони?  А Ксанский Эристави?  А Гуриели?  А Леван Дадиани?
Узнав о янычарах,  разве не поспешат на помощь?  А Сафар-паша? Нет, царевич,
ошибаться опасно.  Саакадзе всегда любил  преувеличить силы  врага,  а  свои
преуменьшить, так вернее.
     - Что ж,  придется у Исмаил-хана пятнадцать тысяч взять,  и здесь у нас
не  меньше  пятнадцати тысяч...  Я  уже  раз  победил Саакадзе в  Мухранской
долине.
     - Пусть  спасет  тебя,  царевич,  пресвятая богородица от  второй такой
победы.
     - Странно говоришь, Зураб. Царевич одержал большую победу.
     - Я  думаю,  мой  Шадиман,  что победа на  путях к  замку Арша принесла
пользу лишь Андукапару и  Гульшари,  но  не тысячам сарбазов,  лишенных даже
погребения.
     - Не слишком ли открыто рассуждаешь, князь?
     - Должен,  ибо  недалеко то  время,  когда  царевич Хосро  станет царем
Кахети.  Какая  же  выгода  для  грузинского царя  устраивать  шахсей-вахсей
сарбазам и янычарам на грузинской земле?
     - Не подобает мне слушать такие речи.  Мой властитель -  шах-ин-шах,  и
только ему известно, когда и чем мне быть.
     - Хочу  еще  предупредить,  -  поспешил  Зураб,  видя  намерение  Хосро
подняться.  -  Уже  известно,  что  Саакадзе обрушится на  мой замок...  ибо
арагвинцы совместно с  сарбазами охраняют горцев.  Дабы не уподобиться Квели
Церетели,  я  уже  утром послал гонца с  приказом:  арагвским тысячам уйти в
Ананури и охранять честь князей Эристави - замок, где живет моя мать. Потом,
- я  справедливо думаю,  -  не довольно ли моим двум тысячам конников стоять
одним против замков Мухрани и Ксани? Если не пошлете на смену хотя бы тысячу
дружинников Андукапара, я оттуда сниму не тысячу, как решил, а всю охрану...
ибо мне необходимо укрепить еще Душети.  Из этой крепости,  прошу,  царевич,
тоже уведи сарбазов.  - Зураб поднялся, учтиво поклонился Хосро-мирзе, потом
Шадиману и вышел.

     Только  после  двухдневного  жаркого  спора  Иса-хану  удалось  убедить
Андукапара  отправить  тысячу  дружинников  на  смену  арагвинцам:   "Нельзя
искушать горцев: почувствовав ослабление стражи, они тотчас с боем ринутся к
Саакадзе.  Зураб  прав,  -  почему лишь  его  войско подвергается опасности,
преграждая путь Ксанским Эристави и задерживая сильное войско Мухран-батони?
Андукапар почти сосед с  арагвинцами,  и  дорога в  Арша пересекает владения
Арагвского Эристави и ущелье Пасанаури.  Значит,  сам аллах советует держать
взаперти горцев.  Вблизи  замков  Ксанских Эристави и  Мухран-батони  обещал
Зураб  даже  усилить  охрану,  ибо  Кайхосро  по  храбрости  и  находчивости
достойный противник князя Арагвского".
     Также было решено увеличить число лазутчиков. Одному ловкому марабдинцу
недавно даже удалось под  видом кузнеца пробраться в  Бенари.  Дня три искал
работу кузнец;  в замок стучался -  не впустили,  своих много. Но ему все же
удалось  выведать,  что  посланник Георгия Саакадзе,  азнаур  Дато,  еще  не
вернулся из Имерети,  куда будто поехал скупать оружие.  Впрочем, скоро ждут
вестей,  -  кузнецу шепотом сообщил поваренок из челяди Саакадзе, покупавший
на  базаре  зелень.  Соблазненный халвой  и  куском рахат-лукума,  поваренок
обещал, как только придут, сообщить, большой ли караван за собой гнали.
     Если бы Шадиман знал,  что "поваренок" - вернее, разведчик - по велению
Арчила разговорился с  марабдинцем,  он  бы не так радовался ловкости своего
лазутчика.
     Решено было использовать время и  подготовиться к  встрече с янычарами.
Их  орты уже все владели искусством мушкетного боя,  и  пушек у  них было не
меньше, чем у кизилбашей.
     Едва   скрывая   бешенство,   Андукапар  сам   провожал  тысячу   своих
дружинников,  приказав напрасно не  бросаться в  драку и  не уменьшать число
аршанцев...  Утешая Гульшари,  он уверял,  что для охраны тбилисских ворот и
тысячи достаточно,  а  в  Метехи,  где  царем  ее  брат,  и  сотни лучников,
копьеносцев и знаменосцев слишком много.
     "Войной пока незачем идти,  -  советовала Гульшари,  покусывая губы,  -
пусть Хосро-мирза воюет, за этим из Ирана прибыл".
     Выслушав умную княгиню,  Андукапар успокоился.  И правда, ни один князь
из  замка нос не  высовывает;  и  сколько Шадиман ни настаивает,  все словно
оглохли.  Так  почему он,  Андукапар,  в  пасть хищника должен лезть?  Пусть
Иса-хан старается, за этим из Ирана прибыл.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     Начальник каравана,  "трехглазый" арагвинец -  так звали его за орлиный
зрачок,  прикрепленный к  чохе и  якобы помогающий в путешествиях распознать
опасность,  -  не имел, по-видимому, никаких причин для излишних волнений. И
как раз сегодня "трехглазый" безмятежно поглядывал на небесный свод. Усы еще
не покрылись налетом серо-желтой пыли,  и  кожаная фляга сохранила несколько
глотков веселящего душу  вина.  Такая примета свидетельствовала о  небольшом
расстоянии, пройденном караваном. Но в новом кисете, сшитом любящей женой из
остатков  керманской шали,  настойчиво звенели  монеты,  направляя  мысли  в
сторону придорожного духана.
     И вдруг темное облачко,  не больше мыльного пузыря, вынырнуло откуда-то
из-за дальней вершины,  оно стремительно приближалось к  ущелью.  И  хотя не
вспыхнул  зеленым  огнем,