рочесть.
Но  пояс,  как поклялся,  лишь князю Баака отдам.  Папуна обрадуется,  очень
беспокоится о царице Тэкле. Конечно, если бы Шадиман готовил измену Моурави,
меня с  важным посланием к  Баиндуру не  послал бы.  Ночью к  Вардану зайду,
только ему не скажу,  что в Гулаби еду.  Моурави учит:  тайна -  мать удачи,
болтливость -  сестра глупости.  Лучше самому больше слушать. Пусть другой с
цепи язык спускает".

     Едва сумрак стал сгущаться,  Фиран и Андукапар, заранее предупрежденные
чубукчи,  поспешили в покои Шадимана. Разговор был согласный. Еще бы, ведь в
Схвилос-цихе -  грозной фамильной крепости князей Амилахвари -  ждут гостей,
надо  торопиться  с  отьездом.   Сам  не  понимая  почему,  Шадиман,  полный
безотчетной тревоги,  действовал так,  словно готовился к встрече со злейшим
врагом.
     - Понимаете,   дорогие,  какую  непростительную  ошибку  мы  допустили,
удержав Зураба в Метехи?  Ведь замок полон арагвинцами?  И сам он ведет себя
совсем непонятно.  Завтра должно все  измениться.  Когда царя не  окажется в
Метехи,  Зурабу неудобно будет  оставаться долее,  и  он  поспешит к  Фирану
или... или в Ананури. И мы крепко, навсегда, захлопнем за ним вход в Метехи.
     Далее  Шадиман,  подробно описал князьям план  завуалированного отъезда
царя.
     Несказанно довольные Андукапар и Фиран поспешили к царю Симону. Чубукчи
постарался незаметно  расставить стражу  из  верных  марабдинцев,  и  вблизи
царских покоев не  оказалось ни  одного арагвинца.  У  ворот тоже  толпились
дружинники Андукапара и,  беспечно смеясь,  как  учил их  чубукчи,  делились
впечатлениями о драке в "Золотом верблюде" с этими одержимыми арагвинцами.
     Проводив  Андукапара  и   Фирана,   Шадиман   вызвал   молодых  князей,
приближенных Симона  Второго,  и  сурово  наказал стеречь покои  царя  и  не
тревожить его  сон,  ибо  завтра с  первым лучем  солнца царь,  как  обещал,
отправится в замок Амилахвари.
     - Лучше,  -  уточнял приказ Шадиман,  -  по очереди не спать,  чтобы не
прокрался назойливый.
     Удивленные князья отправились к  покоям Симона,  обсуждая:  против кого
Шадиман ставит их на стражу?  Решили -  против Гульшари, ибо она в последнее
время,  прошеная и непрошеная, является к царю, нашептывая ему обо всем, что
творится и не творится в Метехи. Радуясь возможности уязвить назойливую, они
решили ни на какие вопли не откликаться.
     Навстречу  князьям  из   покоев  царя   вышли   Андукапар  и   Фиран  в
сопровождении пожилого аршанца -  того самого,  что  после драки в  "Золотом
верблюде" ходит весь обвязанный, потому он так плотно и закрылся башлыком.
     Поведав князьям,  что царь уже в опочивальне и повелел не тревожить его
до утра, все трое исчезли за поворотом мраморного прохода.
     Через  час,  когда первая звезда зажглась на  еще  бледном небе,  князь
Фиран Амилахвари в  сопровождении полсотни своих дружинников выехал из ворот
Метехи.  И хотя арагвинцы смотрели во все глаза, но им и в голову не пришло,
что  среди  конных  дружинников,   в  простой  бурке  и  башлыке,  ничем  не
отличавшийся от остальных всадников Фирана, ехал царь Симон Второй.
     Из узкого окна смотрел вслед уезжающим Шадиман.  Смотрел долго,  пока в
наступающей ночи не  замер цокот копыт.  Странно,  почему внезапно наступила
тишина? Непонятная, давящая тишина сумрака.
     Шадиман резко повернулся,  схватил светильник и, высоко подняв, осветил
дальний  угол,  затем  равнодушно перелистал страницы  оды  "Абдул-Мессия"*,
отложил в сторону и, взяв бархатку, стал осторожно вытирать листья лимонного
дерева.
     ______________
     *  Ода  "Абдул-Мессия" ("Раб Христов") написана между 1210-1214 годами;
автор ее, по преданию - монах Иоанн Шавтели.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

НОЧЬ КРОВАВОГО ДОЖДЯ

     Красный луч  фонаря коснулся хевсурской бурки и  словно оставил на  ней
полосу  крови.   Зураб  сплюнул:   "Сгинут  сегодня  звезды?  Не  иначе  как
прозорливые ангелы со светильниками окружили чертог бога,  чтоб удобнее было
и ему любоваться земным шутовством.  Что ж,  небо тоже следует ублажать. Вот
скоро к сверкающему престолу вознесутся души.  А тела? Тела достигнут мутных
водоворотов Куры, зловеще бурлящей у подножия Метехской скалы".
     - Тс-с,  тише!..  - К стене прижалась темная тень. Зураб проскользнул к
парапету  и  вдруг  припомнил,  как,  вглядываясь накануне  в  эту  скалу  с
противоположного берега,  он удивился,  различив десять каменных великанов с
уродливыми лицами,  изборожденными глубокими морщинами. Подвернувшийся монах
рассказал,  что  много веков назад взбунтовавшиеся великаны были сброшены со
стен Метехи и с тех пор поддерживают замок на своих плечах. Потоки времени и
воды  обтесывали отвесную скалу,  пока  не  слили  ее  громаду  с  башнями и
зубчатыми  стенами  Метехи.   И  вот,  когда  с  метехских  стен  сбрасывают
неугодных,  окаменевшие великаны улыбаются,  а  когда  длится  спокойствие -
холодят Куру угрюмым взглядом...  Зураб распахнул бурку. "У-ух! Душно, как в
аду!  А  монах  перед  глазами вертится...  Почему?  А-а,  великаны давно не
улыбались! О-о, Зураб Эристави скоро заставит вас хохотать!"
     - Ш-ш-ш! - Кто-то в темноте приглушенно кашлянул.
     Зураб  притаился.  И  тотчас  из  темноты донеслось шипение:  "Ш-ш-ш...
Тише!.." Черная тень вынырнула и поползла к лестнице.

     Душная ночь.  Аромат лимона,  сливаясь с терпкими благовониями,  словно
вытеснял из  опочивальни последнюю