ня утром  проглотил курицу,  начиненную
душистой айвой, и сразу ощутил в себе на все способную силу.
     - Тебя,  хан,  осенила аллаху угодная мысль,  но не найдешь ли ты более
разумным раньше получить целебное питье,  а потом заманить рыбу волшебства в
сеть наказания приманкой золотого тумана?
     - О  Керим,  я  знаю,  ты  найдешь средство доставить мне  удовольствие
видеть, как будет прыгать на огне ханум шайтана.
     - Слушаюсь и повинуюсь.  Может,  отправиться с сарбазами и притащить ее
сейчас?
     Но  хан  запротестовал,  -  пытать гадалку он  хочет на  базаре,  чтобы
развлечь правоверных,  а сейчас он еще слаб.  Потом Керим прав, раньше нужно
запастись целебным напитком...
     Озабоченный и  взволнованный,  вошел на  следующий день  Керим к  хану.
Ночью гадалка заставила его ликовать большим ликованием, ибо, едва возвратив
ему  приветствие,  сказала,  что  луна три  дня опоясывала себя разноцветной
лентой - предзнаменованием радости. И когда он, Керим, положил перед ней два
аббаси,  она  проворно бросила  в  кипящий котел  цветные камни  и  вот  что
произнесла:  "Хан Али-Баиндур и ты,  ага Керим, возвратитесь, не позже чем к
байраму, в Исфахан, ибо аллаху угодно, чтобы царь Гурджи наконец воскликнул:
"Ла  илля иль  алла Мохаммет расул аллах!"  Шах-ин-шах возвратит прозревшему
его  царство,  а  Али-Баиндур-хан  будет  вознагражден "львом Ирана" большим
богатством и почестями.
     - О Керим,  эта жительница ада - да станет она жертвой ослиного помета!
- хочет обмануть нас.
     - Я  тоже ей  подарил слово сомнения:  "Где доказательства истины твоих
предсказаний,  о гадалка?" Подумав не более часа, она ответила: "Между двумя
пятницами в  Гулаби  прибудут пятеро  с  веселым  грузом.  Если  они  хорошо
заработают,  ваше дело получится. И хану и тебе, Керим, они будут предлагать
свой  товар,  будьте щедры,  ибо  ваше  благополучие в  их  приезде.  И  все
свершится,  как я сказала.  Замбур-бамбур! Если же они не прибудут - значит,
бамбур-замбур, и я тут ни при чем".
     Али-Баиндур так разволновался,  что сразу выздоровел.  По нескольку раз
он  заставлял Керима повторять сказанное,  и  Керим слово в  слово повторял.
Чтобы   сократить  время   ожидания,   Али-Баиндур  собственноручно  выпорол
кизиловым прутом оголенную наложницу Тухву за дыню-кермек. Но нетерпение его
не  уменьшилось.  И  он торопил Керима выведать у  гадалки:  не шепнул ли ей
супруг ее, шайтан, благоприятное замбур-бамбур!

     В домике Тэкле волнение.  Папуна,  ушедший навстречу мествире, вернулся
сегодня.  О радость! Мествире с четырьмя зурначами в трех агаджа от Гулаби и
в  четверг уже  прибудет прямо на  базар.  До  полночи друзья все  обсудили.
Поднявшись, Тэкле достала из шкатулки жемчужное ожерелье:
     - Возьми,  Керим,  и  отдай  мествире  и  зурначам за  песни  для  царя
Луарсаба.
     - О  светлая царица,  увеличь доверие к  твоему вечному рабу.  Монеты и
драгоценности,  бархат и парча - все приготовлено мною. А надев ожерелье, ты
прибавишь блеска к твоей красоте и возрадуешь глаза святого царя Луарсаба.
     - Что,  что?  Как ты сказал? О Керим, о мой дорогой Керим! Где ты видел
ходящих по земле святых?
     - Слава всевидящему властелину властелинов.  Он  определил царю  Картли
Луарсабу  Второму  быть  святым,   ибо   обыкновенному  не   снести  столько
страданий...
     - ...отмеренных щедрой рукой всевидящего,  - добавил Папуна. - Здоровье
Луарсаба! Другую чашу за него выпью в Метехи.
     Тэкле, широко раскрыв глаза, горестно проговорила:
     - Керим,  дорогой Керим!  В  субботу светлому царю  тридцать шесть лет!
Более шести лет  мой царь в  плену...  Пресвятая богородица,  не  слишком ли
много испытания для преданного православной церкови? В день святого ангела я
хочу быть с  моим царем...  Керим,  пусть ценою жизни,  пусть я не буду жить
после! Если узнают сарбазы, приму яд... И об этом все!..
     Устремив взгляд куда-то далеко,  Тэкле дрожала, - казалось, она увидела
то,  чего никто не может видеть.  И такое смятение охватило ее, таким ужасом
горели,  как черные солнца,  глаза ее,  и так взметнулись тонкие руки,  что,
казалось, вот-вот она взлетит и исчезнет в надвигающейся черной туче.
     Первым очнулся Керим,  он  незаметно смахнул упавшие на  щеку  холодные
капли.
     - О  царица цариц,  разве пророк не  подсказал тебе подходящее к  месту
слово: "Керим, раб мой, приказываю тебе!"? Хотя недостойно произносить рядом
с тобою свои мысли, тоже скажу: ты увидишь царя. И если проклятый Мохамметом
хан Баиндур догадается - раньше его убью, потом спасу тебя, и только тогда о
себе подумаю, ибо и у меня яд как раз есть.
     Никто не отговаривал Тэкле,  ибо знали -  не поможет.  Папуна,  скрывая
острую  боль,  словно  от  вонзенного в  сердце кинжала,  постарался отвлечь
дорогих,  как жизнь,  друзой от  черных мыслей.  Наполнив чашу,  он протянул
Кериму.
     - Пей, мальчик, твой аллах не в меру снисходителен, иначе чем объяснить
целость Эреб-хана,  ведь,  наверно, в год он выпивает караван вина. Об этом,
сидя в один из весенних дней на зеленой траве,  поспорили два пророка - Илия
и  Магомет.  Первый  уверял:  нет  вреда  от  входящего в  рот,  -  вред  от
исходящего,   ибо   человек  может  убить  словом,   может  осквернить  слух
неподобающей хулой  и,  святотатствуя,  может плюнуть в  лицо  проповеднику,
уверяющему, что аллахи на небе заняты только благополучием людей, ими же для
чего-то сотворенных...
     Второй пророк,  твой Магомет,  возразил:  вред бо