.  Нет,  ни  разу!
Русудан вдруг остановилась.  Ни разу?  Но почему вдруг охладели к Зурабу все
"барсы"?  Почему насмешливо смотрит на  ее  брата не  терпящая лжи Хорешани?
Может,  знают страшное,  но щадят...  Щадят?! Кто видел Русудан стонущей под
ударами злой судьбы?  Кто  слышал стенания ее?  Русудан с  несвойственной ей
быстротой рванулась к  дому,  накинула темную мантилью и  поспешно вышла  на
тихую улицу.

     Недаром княгини с  завистью,  а "барсы" с восхищением любовались изящно
убранными покоями Хорешани.  Она  любила  цветы,  и  цветы  любили  ее.  Они
благоухали в  ярких  фаянсовых вазах,  долго  цвели,  лаская глаз  Хорешани,
которая  повторяла  их  оттенки  шелками  и  бисером.   В  дни,  когда  Дато
странствовал по чужим и своим землям,  она садилась за пяльцы, и неизменно к
возвращению беспутного Дато на  его  тахте появлялись новые,  словно ожившие
розы,  или фиалки, или нежные колокольчики: вот-вот качнутся они на шелковом
поле,  приветливо встречая вернувшегося путника.  Не бывал забыт и Гиви, чья
душевная чистота  служила щитом  неосторожному Дато.  Так  верила  Хорешани,
неизменно  настаивая  на  совместном путешествии двух  такой  разной  породы
"барсов".
     Сейчас  она   подбирала  шелка  для  пояса  Гиви.   Уже  были  отложены
блекло-зеленые,  нежно-фиолетовые...  Внезапно Хорешани вскочила:  в  дверях
неподвижно стояла Русудан.
     - Что случилось, душа моя?! Ты белее водяной лилии!
     - Моя Хорешани, я сейчас переплыла вечность... Мне надо знать правду...
Скажи, почему "барсы" так холодны с Зурабом?
     - Почему это встревожило тебя, моя сестра? Разве только сейчас заметила
перемену? - Хорешани пытливо смотрела на Русудан.
     - Заметила давно,  а сегодня...  утром заметила,  что и Зураб не жалует
"барсов". Может, вы скрыли от меня важное? Хорешани... это очень серьезно...
Может,  мне  суждено предотвратить огромное несчастье,  может,  потом  будет
поздно, непоправимо...
     Хорешани колебалась только мгновение.  Нет, она не вонзит в благородное
сердце  Русудан отравленное лезвие...  Она  не  скажет  о  сговоре Зураба  с
Шадиманом, но и не солжет ей...
     - Дорогая Русудан, ты права, но предотвратить ничего не сможешь, ибо не
несется река обратно... Церковь расторгла брак Зураба с несчастной Нестан, а
неверный, жестокий князь добивается царевны.
     - Значит, из-за Нестан негодуете на Зураба?
     - Из-за Нестан! Ибо нет рубежа нашей жалости к зеленоглазой пленнице.
     Точно ледяная гора свалилась с плеч Русудан.  Она глубоко вздохнула:  и
ей жаль нежно любимой сестры,  и она немало часов убеждала Зураба. Но сейчас
- Хорешани знает -  не  время бесплодных вздыханий.  Сейчас Моурави озабочен
объединением всех картли-кахетинских сил. Свадьба Зураба примирит враждующих
- конечно,  на короткий срок,  но достаточный, чтобы достойно встретить шаха
Аббаса.
     - Да,  моя Русудан, разум подсказывает: "так надо", а сердце сердится и
стучит: "так не надо, так не надо!" Зураб у тебя?
     - Да...
     - Он будет ждать возвращения Моурави?
     - И Мухран-батони.
     - Знаешь, Русудан, ты как раз вовремя посетила меня. Утром отец прислал
гонца  с  просьбой  разделить с  ним  полуденную еду.  Тебя  особенно просил
прибыть.   Маленький  Дато  чем-то  сильно  обрадовал  его,  спешит  с  нами
поделиться...
     С  благодарностью взглянула Русудан на  чуткую  подругу.  Конечно,  она
сейчас все  это  сама придумала.  Как  мог знать князь Газнели,  что Русудан
сегодня не  в  силах  встретиться с  братом?  Надо,  чтобы в  груди улеглось
волнение,  надо снова обрести покой...  Да и  она желает повидать маленького
Дато и старого князя.
     - Я сейчас пошлю гонца,  -  вскрикнула обрадованная Хорешани,  -  пусть
предупредит Зураба о  твоем  пребывании до  первой звезды в  гостях у  князя
Газнели.
     Вскоре  Русудан и  Хорешани,  накинув легкие  покрывала,  направились в
Метехи...


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     Когда-то эта котловина,  опоясанная лесистыми горами, заросшая тутовыми
рощами,  считалась обетованной.  Почему  -  считалась?  Разве  и  теперь  не
украшает Кахети драгоценный орех?  Или кто-нибудь обнаружил недра,  хранящие
золото  и  серебро?  Или  ослепительного солнца стало  меньше?  Или  воздух,
подобный  весенней  розе,  не  источает  аромата  над  зеленой  землей?  Или
Алазани...  Да,  когда-то  здесь  было  изобилующее морской рыбой озеро,  но
тысячелетия согнали  сине-голубые воды,  обнажив илистое дно...  И  разве  и
теперь  не  водится  в  Алазани красавица форель,  лаская  взор  черненькими
шелковистыми крапинками?  А как пышно разрослись виноградники на плодоносном
иле!  Казалось,  здесь родилось счастье человека.  Но  нет счастья там,  где
поселяется несчастье!  И лишь мрачная тень фанатиков пала на зеленые долины,
началось неистовство.  Из века в  век орды монголов на азиатских низкорослых
конях вытаптывали кахетинскую землю. А задолго до них обрушивались сарацины,
затягивая аркан на  горле Кахети.  И  перед ними  какие-то  питиахши брали в
полон виноградную лозу  и  шелк.  Еще  недавно полчища иранских шахов рубили
Кахети. Беспощадная смерть торжествовала здесь над жизнью.
     С  горечью думал сейчас об  этом Саакадзе,  хмуро взирая на  Гомборские
вершины,  где виднелись зубчатые стены замков кахетинских владетелей. Именно
они,  эти слепые коршуны, ревниво оберегающие свои гнезда, натравливают царя
на Моурави, снова вероломно п