щетной.  Не  только царь  упрекнул князя  в  приверженности к
Саакадзе, но, в угоду царю, и многочисленные придворные.
     Ссылаясь  на  усталость  после  путешествия  в  Россию,  Дато  отклонил
предложение смущенного Джандиери погостить у него в замке и предпочел спешно
вернуться в Тбилиси.

     Неблагоприятный поворот  политических  дел  в  Телави  сильно  озадачил
Саакадзе.  Мучительный вечный вопрос: где взять войско - с новой силой встал
перед ним.  План ведения войны, который он намечал, требовал создания многих
сотен легкой конницы, особых подвижных отрядов и огнебойных дружин... Может,
Зураб?..  Вот и Русудан уговаривает довериться ее брату.  Но "барсы"?..  Они
непримиримы.  Да  и  он сам насторожен,  а  время неумолимо уходит,  и  надо
решиться даже на  противное его сердцу,  надо не  только использовать рвение
князей сражаться за  свои замки,  за своего царя,  но и  поддерживать в  них
страх перед "львом Ирана",  способным одним ударом лапы  разбить в  щепы  их
родовые владения.
     Стоял один из безоблачных дней.  В синем мареве терялись горы.  Моурави
пересекал Дигомское поле.  Лишь  после  третьего сбора  чередовых дружин  он
уступил  просьбе  Зураба  и  Русудан осмотреть войско.  У  capдарского шатра
Моурави неожиданно встретил не только Эристави Ксанского и Мухран-батони, но
и   многих  князей,   чьи  дружины  восторженно  приветствовали  его  трижды
вскинутыми копьями.  Пряча  хитрую  улыбку в  выхоленных усах,  Цицишвили от
имени  княжества Верхней,  Средней и  Нижней Картли вновь  горячо благодарил
Саакадзе за...  обученное войско,  грозе подобное, и клялся при боевом кличе
Моурави стать под его реющее знамя.
     "Нелегко,  видно, достался Зурабу столь мощный пригон на Дигомское поле
золоторогих буйволов",  - подумал Саакадзе и, растроганный, поцеловал в уста
сияющего Зураба.
     На роскошных знаменах орлы,  змеи,  волки,  коршуны - символы княжеских
притязаний.  Но  не  было  на  поле Дигоми ни  конных,  ни  пеших азнаурских
чередовых.   "Барсы"  наотрез  отказались  посылать  под  начальство  Зураба
азнаурские дружины.  И не было на поле Дигоми ни конных,  ни пеших церковных
чередовых. Иерархи крепко держали их за воротами монастырей.
     Осадив  молодого Джамбаза,  Саакадзе зорко  оглядел поле.  Разрозненные
группы князей рубили на полном галопе мнимого врага.  "И в  Носте сейчас,  -
подумал Георгий,  -  под верным взглядом старого Квливидзе,  Нодара, Гуния и
Асламаза испытываются в  мнимых  битвах  разрозненные группы азнауров.  И  в
монастырях,  наверно,  разрозненные конные  группы  церковников преодолевают
сейчас мнимые пропасти".
     Удивительно было,  что  так  незаметно,  так просто произошло то,  чего
сильнее любых потрясений опасался он,  Саакадзе: единое войско царства вновь
распалось на княжеское,  азнаурское и  церковное.  Не это ли роковое явление
повлекло  за  собой  еще  более  страшное?   Опять  возникли  два  войска  -
картлийское и кахетинское.  А за разладом в военных делах уже начался упадок
в  торговых:  резко сократился привоз сырья из княжеских владений.  И купцы,
недобрым словом помянув старину,  вновь поворачивают верблюдов к замкам, где
снова оживилась гибельная для царства меновая торговля.
     Видения поверженного было им мира вновь тесно обступили Саакадзе...
     Вплотную  подъехал  к  нему,  блистая  белыми  крестами  на  хевсурском
нагруднике,   Зураб.  Саакадзе  провел  нагайкой  по  глазам,  словно  хотел
разогнать  мрачные  видения.  Он  утвердительно кивнул  головой,  ибо  решил
наконец, вопреки неудовольствию "барсов", внять просьбе Зураба.
     - Завтра выеду в Телави.
     Вечером Зураб,  как ветер в  ущелье,  ворвался в покои Русудан.  Он сам
зажег все боковые светильники:  пусть будет кругом так светло,  как светло у
него  на  душе!  Да,  буйно  праздновал  Зураб  нелегко  завоеванное решение
Моурави. Так когда-то отметил он согласие Нестан стать его женой.
     - Клянусь,  дорогая Русудан,  -  гремел Зураб,  подымая рог с пенящимся
красным вином,  - я сумею сблизить Теймураза с Моурави! Клянусь кровью наших
предков быть верной опорой любимому мужу Русудан!
     Подымал до  краев наполненный рог и  Саакадзе,  желал Арагви серебряных
берегов,  но громким клятвам Зураба мало доверял.  Тот,  кто обманул Моурави
однажды,  не  может впредь рассчитывать на  братство.  Еще меньше верил он в
любовь арагвинца,  так пышно именуемую им "безудержной".  Одно ясно: Зураб с
новой яростью стремится к возвышению над князьями.  И пусть.  В этом следует
ему помочь,  ибо,  даже будучи зятем царя,  на  горцев он  не пойдет войной.
Такого не  допустит Теймураз и  потому,  что  у  царя дружба с  тушинами,  и
потому,  что ревниво оберегает он картли-кахетинский трон,  пристально следя
за дерзкими, алчущими его достояния.
     Большие и  малые  свечи,  изнемогая от  огня,  роняли восковые слезы на
светильник  из  оленьих  рогов.  На  восьмиугольном столике  лежали  свитки,
золотые чернила ложились на бумагу ровными строками. Русудан писала:

     "Первому князю Картли, благороднейшему Теймуразу Мухран-батони!
     Верному витязю  слова  и  меча,  не  знающему предела отваги,  грозному
защитнику земель и достояний удела иверской божьей матери.
     К  тебе  мольба Русудан Саакадзе,  дочери доблестного Нугзара Эристави.
Ведомо тебе расстройство дел  царства.  Сон  давно покинул ложе Моурави.  Не
жалея  сил,  печется он  о  любезной нам  Картли.  Но  злой  рок  преследует
печальника,  нет  в  стране единства и  согласия.  Миновали годы  расцвета и
надежд, что так сияли в дни возвышенного в своей душевной красоте правите