вствие  московского люда,  а  интересы  государства требовали  сохранить
доброе  соседство  с  Ираном,  дабы  утвердиться  на  прикаспийском  пути  и
развязать  себе  руки  на  западе.  И  вот  приходится до  поры  до  времени
ограничиться лишь посулами.  И,  стремясь поставить царства Восточной Грузии
под "высокую руку" Москвы,  быть с шахом Аббасом "за-один".  Это трагическое
противоречие остро ощущал патриарх Филарет.
     "Терпеть не беда,  - продолжал размышлять Филарет, - было б чего ждать.
А чего ждать?  Большую воду!  Без Балтийского моря и Черного Руси не дышать.
На  воде век  вековать,  на  воде его и  покончить.  А  начинать с  чего?  С
наибольшего врага -  Речи  Посполитой!  За  нею  обуздать немцев Габсбургов!
Потом присмирить свейского короля! А уж потом приструнить Турцию и взнуздать
Иран!  А посему поступить мудро: Иран использовать зело, а Турцию задобрить.
Ох,  не  легко вновь поднять Москву над миром!  Ох,  не  легко вывести ее на
широкую дорогу Ивана Грозного...  Грузинские рубежи сопредельны с  Турцией и
Ираном,  и,  завтрашний  день  предвидя,  следует  грузинцев  в  православии
поддержать. А сегодня о шляхте помнить надо".
     Оценивая Грузию как  надежный заслон на  юге,  патриарх Филарет повелел
провести к  нему послов царя Теймураза с пышностью и оказать им такой почет,
какой оказывался послам самых могущественных стран Запада и Востока.
     День  был  отменный,  звонко  падала  капель,  вещая  тепло,  и  где-то
неумолчно щебетали птицы, не то в голубом просторе, не то в золотых клетках,
поставленных в  переходах,  где  проходили  архиепископ  Феодосий,  иереи  и
монахи.  А  в сенях их встретили дворяне,  дьяки и гости в парчовых нарядах,
таких ярких,  что архимандрит Арсений даже сощурился.  Чем поднимались выше,
тем  больше  золота и  серебра вплеталось в  одежды,  ковры  и  ткани.  И  в
заключение торжественного шествия предстала перед посольством во  всем своем
великолепии  Крестовая  палата.   Сопровождаемый  симоновским  архимандритом
Лекоем,   богоявленским  игуменом  Ильей   и   казначеем  старцем   Сергием,
архиепископ Феодосий благоговейно вступил в эту "святая святых" Филарета.
     С   одного  взгляда  оценил  архиепископ  Феодосий  парадное  облачение
Филарета.   "Большая  риза",  сверкающая  самоцветами,  и  особенно  клобук,
вязанный из  белого  крученого шелка,  с  изображением херувима,  обнизанным
жемчугом,  как  регалии  "большого  наряда",  свидетельствовали об  уважении
русской  патриархии к  иверской  церкви.  И  справа  и  слева  от  патриарха
расположились на  скамьях патриаршие бояре и  приказные люди.  Они встретили
посольство не с заказанными улыбками,  а с искренним доброжелательством. Еще
в  сенях,  благословляя представителей московского синклита,  Феодосий вновь
ощутил возможность священного союза между Картли-Кахети и  Россией.  Надежда
на этот спасительный выход укрепилась здесь, в Крестовой палате.
     Представлял посольство думный  дьяк  Иван  Грамотин.  Его  медлительный
голос звучал задушевно, как бы подчеркивая нелицеприятность встречи.
     - Великий  государь  Филарет  Никитич,  святейший патриарх московский и
всея  Руси,   грузинцы  -   архиепископ  Феодосий,  архимандрит  Арсений  да
архидьякон Кирилл  -  вам,  великому государю,  святейшему патриарху,  челом
ударили.
     Величаво  поднялся  Филарет,  не  спеша  оправил  воскрылия с  золотыми
дробницами и благословил грузинских иереев. Говорил он недолго, но достойно,
напоминая завет московских патриархов:  "иметь в святой апостольской церкови
со всеми с вами един совет, и едину волю, и едино хотение, и едино согласие,
и  едино  моление..."  Едиными  устами  и  единым  сердцем  призывал Филарет
русийских  и  иверских  пастырей  возносить молитвы  о  ниспослании конечной
победы над супостатами и еретиками.
     В  знак  понимания Феодосий благоговейно приложился к  руке  патриарха,
затем к  его клобуку и  передал на  пурпурном бархате с  серебряными кистями
грамоту царя Теймураза.
     На середину малинового ковра вынесли скамью, на которой, по соизволению
патриарха,  расположились посол и два старца. Следуя правилам, Иван Грамотин
объявил,  что  иверские пастыри бьют  челом святейшему Филарету,  и  условно
поднял руку.
     Тотчас монахи из духовной свиты посольства, стараясь не касаться ковра,
поднесли Филарету крест  воздвизальный.  Любитель редкостных работ,  Филарет
залюбовался крестом,  искусно вырезанным из  самшита -  кавказской пальмы  и
обложенным серебром.
     Черные янтарные четки и черный ладан,  дары Филарету, говорили о трауре
Кахети,  о торжестве духа над земной суетой.  Но превратности судьбы научили
Филарета умело сочетать проявления духа  и  плоти.  Поэтому в  его  ответных
дарах  Феодосию  наряду  с  образом  преподобного отца  Варлаама Хутынского,
чудотворца,  поблескивал добротный  серебряный ковш  с  надписью:  "Питие  в
утоление жажды человеком здравие сотворяет,  безмерное же вельми повреждает.
1624-го  лета,  месяца марта дня 3-го;  куфтерь -  восточная шелковая ткань,
подобная той,  которую сбрасывала обольстительница, искушая святого Антония;
сорок  соболей ценных,  с  черною  мочкою и  голубым подшерстком,  способных
взволновать всех  княгинь Северной и  Южной  Кахети;  и  в  придачу двадцать
рублев денег в  бисерной кисе.  Так же  отразились небо и  земля в  ответных
дарах архимандриту Арсению: наряду с образом святой великомученицы Екатерины
переливались сорок соболей в  кошках и хвостах,  камка -  персидская ткань с
узорами, и в придачу пятнадцать рублев денег в бархатной кисе. Мотивы веры и
юдоли отразились и  в  ответных дарах архидьякону Кириллу;  наряду с образом
Дмитрия,  прилутцкого  чудотворца,  веселили  глаз  сорок  куниц-желтодушек,
кизилбашская ткань  с  разводами соблазнительного цвета  вина  и  в  придачу
четырнадцать рублев денег в кожаной кисе.
     В  сводчатые  окна,  п