- Понял, Гурген, какой товар нужен?.. Пусть Сиуш лучшую плетку сделает.
Скажи:  из  Самцхе-Саатабаго служитель церкви  прибыл...  Должен  угодить...
рукоятку из слоновой кости пусть ввинтит...

     Через  серебряные  нити  занавески  и  цветную  синель  проникло  утро,
скользнуло  оранжевой  полоской  по  полуоткрытым деревянным  створкам,  где
хранилась  лечаки,  по  бохче  -  атласному  платку,  расшитому золотом,  по
небрежно  брошенным  на  табуретки  изумрудным  шальвари,  кинуло  блики  на
маленькие сафьяновые коши, заиграло бисерными кисточками малиновых подвязок,
подкралось к несмятому покрывалу,  белизной глади соперничающему с ледником,
и коснулось полуопущенных густых черных ресниц.
     Магдана с трудом открыла глаза и,  недоуменно озирая опочивальню, резко
приподнялась на  локтях.  Под  узорчатой кисеей  рубашки  неровно подымалась
девичья грудь.  Грустная улыбка тронула уголки губ  Магданы,  и  она ладонью
заслонилась от  яркого света,  словно стремилась сберечь какие-то сладостные
видения.
     В  тревожном,   несбыточном  сне  ей  привиделось  Самцхе,   окруженное
лесисто-зелеными склонами,  которые  отражались в  горных  недвижных озерах,
окаймленных темно-красными скалами.  Из  окон  замка неслись призывные звуки
чонгури,  и с голубым отливом розы,  в такт чарующей музыке, нежно шуршали у
ног Магданы.  И Даутбек, в ослепительно белой куладже, ласково нашептывал ей
искрометные слова  любви  и  указывал  на  гору,  покрытую соснами,  которая
величественно расступалась,  открывая безбрежный простор незнакомого мира. И
оттуда  широко  струилась будоражащая сердце свежесть,  подхватывала Магдану
благоуханной волной и уносила в сверкающую неземную даль...
     И  вдруг пробуждение...  И сразу вспомнился отец,  изысканно проводящий
выхоленными пальцами по волнистой бороде и надменно взирающий холодными, как
стекло,  глазами.  Кому же  она здесь нужна?  Отцу?  Но  он едва удостоил ее
советом выбрать достойного мужа в  Метехи,  если она  не  желает очутиться в
Марабде.
     А Гульшари не преминула подыскать "достойного",  ибо царский замок, что
бы   ни  случилось,   должен,   как  повернутое  роком  колесо,   продолжать
вертеться... Так думала Гульшари, и не ошиблась.
     Молодые князья,  рискуя попасть в  плен  к  "барсу",  устремились через
горы, балки и леса в Тбилиси. Жениться на дочери всесильного Шадимана, взять
за   красивой  княжной   богатое  приданое,   удостоиться  милости  шаха   и
благосклонности Хосро-мирзы,  а  впоследствии заполучить владение Марабду...
Стоит рискнуть!
     Особенно рьяно  добивался согласия Шадимана князь  Гуриели,  двоюродный
брат  светлейшего владетеля Гурии.  Он  был  достаточно молод  и  достаточно
красив.  Но Магдана без отвращения не могла смотреть на его большие выпуклые
глаза, и походка его напоминала ей поступь рыси.
     Задобренная дарами  князя,  Гульшари  добивалась согласия  Шадимана  на
столь выгодный брак.
     "Пусть будет пока туман",  -  решил Шадиман и, не говоря ни да, ни нет,
затягивал решение,  но  всячески старался,  чтобы весть об  этом  сватовстве
дошла до  Саакадзе:  "барс",  кажется,  все еще мечтает о  союзе с  Западной
Грузией.
     Напрасно Магдана умоляла Гульшари избавить ее  от ненавистного гурийца,
напрасно,  поборов страх,  рискнула просить отца.  Гульшари гневно заметила,
что   пребывание  вблизи   непристойной  Хорешани   испортило  вкус   княжны
Бараташвили; а Шадиман, даже не дослушав, заявил: "Как я пожелаю, так должно
быть! Знатный муж навсегда отучит дочь Шадимана от дружбы с врагами царства,
азнаурами!"
     Магдана не  находила себе  места,  то  подолгу просиживала у  овального
окна,  придумывая  самые  фантастические способы  избавления от  навязчивого
жениха,  то  без конца осматривала подарки игуменьи Нино,  казавшиеся раньше
такими странными:  вот кисет с марчили, плоский дорожный кувшин, наполненный
целебным монастырским вином,  узенький нож  для выскабливания известки между
камнями,  вот черная мантилья,  которую надевают монахини во  время поездок,
кремень и восемь толстых восковых свечей.
     Подробно, придерживаясь рассказа Зугзы, игуменья описала подземный ход,
берущий свое начало из  покоев бывшей царицы Мариам:  стоит надавить золотой
мизинец  -   влахернская  божья   матерь  услужливо  поворачивается  вправо,
пропуская в узкую потайную комнату.
     В этих покоях, где обитали издавна поколения цариц династии Багратиони,
расположилась Гульшари,  и  сюда  под  разными предлогами зачастила Магдана,
простодушно прося  совета княгини в  выборе ожерелья или  слов,  с  которыми
должна   обращаться  к   родным   возлюбленного  жениха.   Охотно  просвещая
"глупенькую",  Гульшари не замечала пытливых взглядов Магданы,  бросаемых ею
на  икону.  Нет,  мысли  Гульшари парили  в  золотых облаках:  молодые после
венчания останутся на  год в  Метехи...  Значит,  и  много знати...  И  хотя
Шадиман медлит  с  ответом,  но  гонцы  скачут  во  все  замки,  призывая на
торжественный съезд.
     Воспользовавшись  пребыванием  Саакадзе  в  Самцхе-Саатабаго,   прибыли
Цицишвили,  Палавандишвили,  Джавахишвили.  Колесо  продолжало вертеться,  и
упоенная  шумом  Гульшари послала  молодого князя  Качибадзе в  Твалади.  Но
никакие  посулы  не  прельстили  царицу  Мариам:   "Разве  можно  без  ужаса
вспоминать ее рабство в Метехи?"
     Гульшари  решила  насильно  приволочь  старую  "сову",  угрожая  отнять
Твалади. Мариам бросилась за помощью к Трифилию. Церковь вмешалась. В Метехи
от  католикоса  прибыл  епископ  Афанасий.  Озабоченный Шадиман  поспешил  к
Хосро-мирзе. Через два дня в Твалади отправился гонец царя, он привез Мариам
дары:  кисет  с  золотом,  волосоуборочные булавки с  бирюзовыми голубками и
пожеланиями здоровья царице.  А высочайшее посещение Метехи зависит от самой
царицы  Мариам.  На  радостях  Мариам  отправила  Симону  ответный  подарок:
шкатулку с золотой змеей,  некогда, при ее отъ