хотел удостоиться тебя увидеть, батоно. Из Гурии
никогда не  отлучался.  Где мог встретить Великого Моурави?  Не  в  замке же
светлейшего Мамия Гуриели.  Там  вход закрыт для  простого купца.  А  теперь
счастье улыбнулось,  на такой случай даже подарок припас... Вели, батоно, из
хурджини достать кальян, завернутый в шелковую шаль...
     - Кто тебе сказал, что в кальяне нуждаюсь?..
     - Один купец сказал... Знаю, батоно, много у тебя драгоценных кальянов,
но купец говорил, этот понравился... только не успел ты купить, будто спешно
из Тбилиси ускакал...
     - Если правду говоришь - меня хотел повидать, назови купца.
     - Гурген,  батоно,  сын  старосты  тбилисского майдана...  Трудно  было
уговорить продать мне кальян... Гурген без спора согласился, но как раз черт
поставил на пороге лавки старосту...  кричать начал: "Мы для Саакадзе ничего
не  продаем,   мы,   подданные  светлого  царя  Симона,  не  хотим  радовать
отступника..." И еще много нехороших слов,  батоно,  о тебе говорил... пусть
ему  язык шакал отгрызет!..  Тут  я  догадался сказать:  для себя покупаю...
Заставил поклясться, потом продал...
     - А чем ты клялся, гонец?
     - Раньше себе потихоньку сказал: "Клянусь для виду", потом громко конем
поклялся...
     - Увы, гонец, твой конь час назад околел.
     Лориец страшно побледнел и некоторое время сидел, выпучив желтые глаза,
потом прошептал:
     - Конь... мой конь...
     - Видишь,  гонец,  как опасно быть клятвоотступником.  Хорошо, женой не
поклялся!..  Но  раз  ради  меня  согрешил,  я  вознагражу тебя лучшим конем
арабской крови...
     - Да ждет тебя,  батоно Моурави, удача на всех дорогах!.. - обрадовался
мнимый гуриец.  -  Ради тебя на  такое решился,  батоно...  Правда,  ты этот
кальян торговал?
     - Глупец!  -  вскрикнул вдруг Димитрий,  сидевший до сих пор в тени.  -
Полтора года помни: если Моурави что торгует - тут же покупает...
     - Постой,  Димитрий!  Правда, мне один кальян понравился, хотел послать
слугу, но забыл... Может, другой тебе продали, гонец?
     - Нет,  как можно, батоно! На что мне фаянс, да еще темный... - И вдруг
спохватился: - Вели, батоно, принести...
     Дато и Даутбек переглянулись.  У обоих мелькнула мысль: "Вардан прислал
весть".
     Эрасти поспешно вышел и вскоре вернулся с кальяном.
     Саакадзе бросил взгляд на кальян и с деланной радостью воскликнул:
     - Молодец,  как раз такой торговал!  - Взяв в руки кальян, он с детской
непосредственностью стал восхищаться им: - Э, гонец! Вижу, ты не все знаешь,
потому удивляешься:  из  этого  кальяна сам  Харун-ар-Рашид  курил...  Много
отдал?
     Пораженный открытием,  лориец тут же  утроил заплаченные им  за  кальян
деньги.
     - Видно,  в  Тбилиси и  впрямь плохая торговля,  если  тебе так  дешево
продали антик  из  "Тысячи и  одной  ночи"...  Но  я  не  воспользуюсь твоей
честностью и заплачу вдвойне...
     - Батоно... Моурави... - пролепетал лориец.
     - Когда хочешь, гонец, выехать?
     - Когда прикажешь, батоно.
     - Э,  ты,  мой гость,  такую радость мне привез! Когда скажешь, тогда и
коня тебе оседлают...  Но,  кажется,  к госпоже Хорешани ты послан?  Эрасти,
проводи гонца...
     Поймав многозначительный взгляд Саакадзе, Эрасти чуть наклонил голову и
сделал знак лорийцу следовать за собой.
     Оказалось,  Хорешани ушла на прогулку.  Тогда Арчил,  Элизбар и  Папуна
принялись развлекать гонца разговором и угощать полуденной едой и прохладным
вином...  А  Эрасти отправился в конюшню,  вывел коня гонца и запрятал его в
самый дальний сарай.
     В  комнате  Саакадзе  говорили вполголоса,  хотя  подслушивать "барсов"
некому было.  Осмотрев со всех сторон кальян,  Саакадзе уже не сомневался: в
кальяне послание Вардана.  Иначе незачем было устраивать шутовство с дешевым
фаянсом, закрытым куском глины и запечатанным горячим воском.
     Дато, обнажив кинжал, принялся ковырять горлышко.
     Задача оказалась нелегкой,  глина не  поддавалась.  Тогда Дато  сказал:
"Если нельзя открыть, надо разбить", и силой рассек шашкой горлышко кальяна.
Двумя пальцами Дато извлек свиток.  Даутбек вдруг стал серьезным,  поднялся,
закрыл дверь на засов и сел возле Саакадзе,  который, расправив свиток, стал
читать, вникая в каждое слово.
     Конечно,  не приветствие всем сестрам отца,  братьям матери,  друзьям и
родным,  заполнившее начало послания,  занимало Саакадзе.  Даже сетование на
невозможность приехать в Озургети на свадьбу любимой дочери двоюродного дяди
не привлекло внимание "барсов":
     "...Хорошо,  дорогой брат моей матери,  ты догадался спросить,  в каком
товаре нуждается наш  майдан.  Все нужно.  Майдан похож на  высохший бурдюк.
Особенно не  забудь оружие.  Пришли клинки,  шашки получше отточи,  -  пусть
враги почувствуют силу картлийской закалки... Спасибо беспокойному Саакадзе,
некоторые купцы и амкары как на пожаре живут...  тоже решили вооружиться.  И
если правда наш светлый царь Симон,  да будет трон ему мягче бархата,  решит
всех призвать на борьбу с  непокорным "барсом",  сговорились амкары как один
броситься из  Тбилиси навстречу Саакадзе...  Пусть  только осмелится подойти
близко  к  стенам нашего Тбилиси.  Но,  говорят,  еще  силен  ослушник царя.
Недаром Хосро-мирза больше не посылает,  как раньше,  малое войско,  -  урон
большой от  "дикого барса"...  Верный