кипел Гассан, - ибо еще утром после
пятой дыни выпил чашу настойки травы от болей в животе.  Но знай, это еще не
все.
     - Ты о животе? Тогда лучше толченой корки граната нет ничего.
     - О  аллах,  о  животе  все,  а  о  веселом диве,  что  подсказал моему
повелителю веселые мысли, еще многое.
     - Может,  хочешь  удивить  конями?  Ведь  на  долю  Хайдар-хана  выпали
семьдесят жеребцов, тридцать их ханум и пять хвостатых евнухов.
     - Нет, я уже об этом забыл.
     - А о чем ты помнишь?  -  усмехнулся чубукчи. - Может, об остальных ста
пяти конях? Тогда знай: умный племянник Эреб-хана в тихой беседе посоветовал
любимому  сыну  третьей  жены  Юсуф-хана  присвоить себе  тридцать жеребцов,
двадцать их  ханум  и  хвостатых евнухов,  а  остаток табуна  поделить между
любимым  племянником  Караджугай-хана   и   любимым  сыном   четвертой  жены
Эмир-Гюне-хана. Это бешкеш, ибо они тут ни при чем.
     - Пусть Мохаммет пошлет мне догадку,  на  сколько аршин шайтан растянул
твои уши,  чубукчи, если ты через третью дверь услышал то, что я едва уловил
через первую.  -  Гассан злорадно фыркнул.  -  Не  надо мне твоей дыни,  ибо
разговор с тобой принес мне желтую скуку.  Лучше пойду попробую шестую дыню,
охлажденную мною еще перед первым намазом.

     ...долго и сочно хохотал Шадиман.
     - Как,  мой царевич, изволил сказать? Мулла клялся, что без его молитвы
желтолицый юзбаши не  удержал бы  победы над Лихи?  И,  помня совет младшего
сына четвертой жены Али, увез на трех мулах свою долю? - Шадиман захлебнулся
от  хохота.  -  Мой  царевич,  а  известно ли  тебе,  что  любимый племянник
Гюне-хана  угнал к  себе тюки с  коврами и...  -  глаза Шадимана наполнились
веселыми слезами,  -  и арбы с зерном, ибо его сарбазам давно уменьшили долю
лаваша?
     - Мой  любезный князь,  не  сочтешь  ли  ты  возможным принять от  меня
оранжевый платок, благоухающий любимым тобою лимоном?

     - ...повтори,    Гурген-джан,   выходит,   сухопарый   Андукапар   тоже
разбогател?
     - Хотел, только опоздал, одиннадцатый сундук к себе утащил любимый брат
третьей жены Юсуф-хана.
     - Не  все знаешь,  друг.  Едва Андукапар напомнил Хайдар-хану,  что он,
Андукапар,  тоже мусульманин,  как налетели юзбаши из  других тысяч и  стали
кричать на желтолицего,  что он, наверно, не думает возвращаться с Иран, раз
забыл  послать бешкеш любимому сыну  третьей жены  Хайдар-хана,  а  заодно и
любимому брату любимой хасеги, Ибрагим-хану, и еще любимому племяннику пятой
хасеги Эмир-хана.  И,  ради Мохаммета,  он  должен еще  вспомнить о  любимом
сыне...
     Туда-сюда  оглянуться  не  успел  желтолицый,  как  остался  с  десятью
бескурдючными овцами и  больше ни  с  одной.  Тут  аллах  послал желтолицему
догадку:  все  повара ханов  любят держаться ближе к  мясу,  и  он  поспешно
приказал резать оставшихся баранов и  бросать в котлы,  не оглядываясь,  так
как на  них мчатся юзбаши других сотен,  конечно,  на  общий пилав,  как раз
сегодня пятница.

     ...вдруг Хосро-мирза нахмурился.
     - Не находишь ли, мой князь, что майдан слишком долго веселится?
     - Царевич из  царевичей,  на  это  есть важная причина:  девять амкаров
получили от  желтолицего юзбаши заказ  на  девять папах,  которые по  жребию
получат девять сарбазов.  Еще бы не веселиться,  если желтолицый угрожал:  в
случае  невыполнения заказа  к  сроку  он  познакомит их  с  девятой  пыткой
шайтана. Но еще хуже будет, если они станут требовать плату, тогда к девятой
пытке  он  прибавит еще  первые восемь.  Видишь,  мой  царевич,  правоверные
остаются правоверными.
     - Мой остроумный князь,  мне особенно приятно твое веселье, ибо сегодня
как  раз  пятница.   Прими  в   знак  моего  внимания  этот  второй  платок,
благоухающий бархатными розами, славящимися особенно колючими шипами.
     - Мой неповторимый царевич,  я  с  благоговением прикладываю твой дар к
моим устам, ибо как раз сегодня они изрекают истину. Твое повеление пригнать
к  тебе  ностевку  невыполнимо,  ибо,  прихватив  своих  двух  сыновей,  она
умчалась,  куда -  догадаться не трудно.  Не снизойдешь ли,  мой царевич, до
желания обогатить мой слух: на что тебе эта отважная грузинка?
     - Снизойду,  мой князь,  чтобы отстегать ее собственными косами, дабы в
другой раз она не распоряжалась тенью Непобедимого, как своей собственной.
     - Осмелюсь думать,  неповторимый царевич,  что не менее достойны ударов
по пяткам и юзбаши,  пусть в другой раз и они различают,  где Непобедимый, а
где его тень.
     - Во имя неба!  О чем ты,  князь? Если шайтан помог им скрыться от тени
Непобедимого,  то пусть лучше воображают,  что сам аллах наделил их крыльями
ястребов, ибо они в следующий раз могут Непобедимого принять за тень, тогда,
клянусь Кербелой, не дольше как через час от них и тени не останется.
     - Царевич из царевичей,  я восхищен твоей мудростью.  И мне сам Георгий
Победоносец   подсказал   верное   средство   наказать   больших   и   малых
преступников... Я говорю о лиховцах.

     Старый Беридзе и  нацвали,  сохранившие чистые чохи,  вступили в Метехи
как выборные.
     Но  не  успел  Беридзе  напомнить  князю  Шадиману  о  праве  лиховцев,
определенном царем Багратом,  и не успел нацвали высказать просьбу закрепить
вновь за  Лихи это право,  как оба очутились на полу,  ибо от грозного крика
"змеиного" князя  у  Беридзе  потемнело  в  глазах,  а  у  нацвали  из  глаз
посыпалось то, что напоминало пошлину за прогон похоронной фелюги.
     Увы,  это была последняя пошлина Лихи, ибо Шадиман, обозвав их плутами,
столетиями