затеребил
коричневатые усики, смешно оседлавшие его верхнюю губу.
     Воеводе пришелся по  сердцу порывистый начальник пяти  сотен стрельцов.
Властно хлопнул в  ладоши,  приказал слуге  подать  две  братины с  вишневым
медом.  Запенились  заздравные  сосуды.  Не  успел  Лев  Дмитриевич прочесть
надпись, вьющуюся вокруг братины: "Питие во утоление жажды человеком здравие
сотворяет,  безмерно же  вельми повреждает",  и  прикоснуться к  заманчивому
напитку,  как за  белой завесой послышался конский топот,  крики караульных,
зычный голос Меркушки, чьи-то голоса, чужеземная речь.
     Вбежал сотник, стараясь не бряцать саблей: - Прикажи принять, боярин...
Из земли Иверской, от грузинцев гонец!..
     Удивленно приподняв бровь, Хворостинин приказал подать другой кафтан.
     Любопытствуя, Овчина-Телепень поспешил за дверь, встретить гонца.
     В парчовом охабне с широкими на груди застежками,  украшенными жемчугом
и золотыми кисточками,  боярин казался еще шире в плечах.  Держась чинно, он
усадил Омара и напряженно стал вглядываться в послание так полюбившегося ему
в Москве свитского дворянина, грузина Дато.
     В  черной чохе,  с шашкой в черных ножнах,  с черным кинжалом на черном
поясе,  верный слуга княгини Хорешани принес с  собой,  казалось,  тень того
мрака,  который окутал  сейчас грузинскую землю.  Сурово сомкнув губы,  Омар
устремил на  воеводу взор,  отражавший скорбь  и  притаившуюся досаду.  Живя
раньше в  Терках,  он  полюбил русских за широту души,  за грустные напевы и
бесшабашную удаль.  Не  без труда в  течение трех лет учился он  изъясняться
по-русски  и  легко  привык  к  тульскому  ружью,  сменившему потемневший от
времени лук в мохнатом чехле за плечом.
     Приглашенный   воеводой   на   беседу   пятисотенный  слушал   перечень
неслыханных надругательств.
     Затем Омар зачитал по-татарски текст послания:

     - "...Нечестивые персы,  боярин, опустошили Картли-Кахетинское царство,
вонзили когти в  сердце страны -  Тбилиси.  Один лишь верный сын отечества -
наш  полководец Георгий Саакадзе -  продолжает вести  с  ними  неравный бой.
Рассчитывал он  на  приход  к  нему  грузин-горцев,  отважных  хевсуров.  Но
Хосро-мирза,  вероотступник,  раб  шаха Аббаса,  почуяв для себя смертельную
опасность,  стремительно,  с  помощью предателей-князей,  успел проникнуть в
ущелье Арагви,  закрыл тысячами сарбазов все  проходы в  Хевсурети и  оцепил
горы смертельным кольцом. Георгий Саакадзе говорит: победа возможна, но путь
к ней - путь в Хевсурети.
     Больше воздуха необходимо нам прорваться в Хевсурети, освободить горные
тропы.  Тогда  хевсуры хлынут  лавиной вниз,  сметут врага  и  соединят свою
конницу  с  конницей  Георгия  Саакадзе.   Но  у  персов,  закрывших  сейчас
Хевсурети,  огненный бой и  намного превосходящая нас,  грузин,  сила.  Одна
отвага и один клинок против тысячи тысяч мушкетов бессильны!
     Обращаюсь к тебе,  боярин,  с великой просьбой: снаряди и отпусти к нам
для боя за Хевсурети стрельцов с огненным боем.
     Спеши,  боярин,  с  воинской помощью.  Сегодня ты  меня одолжишь мечом,
завтра -  я тебя.  Волею судьбы наши земли стали сопредельны.  Лишь снеговая
гора разделяет нас.  Быть может,  недалек день,  когда и  гора раздвинется и
соединит нас  навек  большая дорога.  Тогда  и  слава  дней  наших останется
славой,  а позор -  позором.  Я не стращаю тебя,  ты мне и в стольной Москве
представился витязем,  я призываю тебя на справедливое и святое дело. Выкажи
ныне веру свою во Христа, храбрость, мужество и братскую любовь!
                                   Руку приложил в Иверии, охваченной огнем,
                                                          верный тебе азнаур
                                                           Дато Кавтарадзе".

     Хворостинин старался трезво  взвесить каждое  слово,  но  послание было
начертано кровью и отзывалось сердце как набат.  Полный раздумья, он спросил
гонца по-татарски,  что  должен тот  добавить еще к  посланию?  Омар в  знак
уважения встал,  поклонился и, к удивлению боярина, медленно подбирая слова,
заговорил по-русски:
     - Сиятельный воевода,  я  простой слуга,  слово -  не  мое  оружие,  но
дозволь сказать:  мой  господин Дато не  обыкновенный азнаур.  Он  "барс" из
прославленной дружины нашего полководца Великого Моурави - Георгия Саакадзе.
Если он  обратил к  тебе свое слово,  значит,  считает тебя на Тереке первым
витязем,  для  которого совесть не  придорожная пыль.  Отважный азнаур  Дато
ведает  о  вашем  союзе  с  шахом  Аббасом и  ручается честью  не  задержать
стрельцов,  как только персы будут отбиты с подступов Хевсурети. Возле тебя,
сиятельный воевода,  белеет  твое  знамя,  на  нем  святой  Георгий поражает
дракона.  Святой Георгий и у нас,  грузин,  -  высший покровитель. Витязь не
может объехать поле  битвы и  не  откликнуться на  зов  единоверного витязя,
бьющегося с  многочисленным врагом.  Таков  закон наших гор,  закон и  твоих
равнин, боярин. Пусть черная тень не омрачит твое знамя!
     Дивился  Хворостинин,  как  ловко  овладел грузин  премудростью русской
речи,  словно по-писаному читал,  -  видно,  близкий человек дворянину Дато.
Хворостинин изучал, как книгу, лицо гонца. Оно было строгое, являло человека
слуговатого и  терпеливого,  в разуме острого.  Да и волосы,  весьма черные,
будто смо