ньшей радостью
тронулась  за  владетелем аршская  дружина.  Знаменосец так  высоко  вздымал
белоснежное  знамя  с  нахохлившимся  черным  грифом,  словно,  захмелев  от
свободы,  силился  уцепиться  за  само  небо.  И  дружинники,  вырвавшись из
каменного плена,  одурело сжимали поводья,  отвыкнув от тропы,  извивающейся
над бездной.
     Под  усиленной охраной хорасанцев ехала  Гульшари.  Она  игриво трепала
челку коня,  злорадно поглядывая на  лесок,  обрывавшийся у  подножия замка.
Там,  где стерегла ее саакадзевская застава,  царила тишина,  и лишь одиноко
тускнел подвешенный к  треножнику воинский котелок.  Предстоящие сражения не
устрашали  Гульшари,  они  являлись  докучливой необходимостью,  пропитанным
кровью и  дымом занавесом.  Что ей  крики раненых и  вопли погибающих?  Ведь
каждый взмах  изящной плетки приближал ее  к  Тбилиси,  где  царем ее  брат,
везиром - ее друг Шадиман, эмир-спасаларом - ее родственник Хосро-мирза.
     Но Хосро-мирза возле Пасанаури -  "святой возвышенности", - настроенный
еще благодушно к  изречениям Гульшари,  рядом с которой ехал,  после Ананури
стал сосредоточенным,  после Душети - мрачным. Перестроив персидскую колонну
на боевой лад,  он,  обнажив саблю,  на рысях двинулся вперед с  хорасанской
тысячей.
     Одинокие стрелы картлийцев, проносящиеся над кизилбашами и заставляющие
падать то  верховых,  то лошадей,  сменились мощным обстрелом с  двух сторон
долины.
     Пока  Хосро-мирза  вызволял  Андукапара  и   Гульшари,   "барсы"  путем
нечеловеческих усилий успели на  протяжении четырех агаджа устроить завалы в
ксанских теснинах.  Сейчас они давали понять мирзе,  что Картли жива, Картли
не сдается.
     Хосро-мирзе  стала  ясна  цель  Моурави:  защитить  подступы к  Средней
Картли,   отстоять  Гори  и   этим  выиграть  время  для  вооружения  нового
азнаурского войска. Не раздумывая, Хосро послал скоростных гонцов с приказом
ханам  перебрасывать огромные  подкрепления в  сторону  Ксани.  Беспрерывные
мелкие  стычки не  пугали,  но  за  ними,  не  сомневался Хосро,  разгорится
сражение, которое где-то готовил Саакадзе. Но где?

     Прекрасна Ксанская долина, оглашаемая криком черноголовой сойки, стуком
зеленого дятла.  Чащи  фруктовых деревьев и  прозрачно-холодные ключи так  и
манят  скинуть бурку,  растянуться на  ней  и  вдыхать опьяняющий аромат,  и
глядеть без конца в нежно-голубую бездну.
     Скрываясь в кустарнике, разведчики Саакадзе скользили, как ящерицы. Они
лаконично доносили:  "К  Хосро-мирзе  уже  подошли ханы  Карабаха и  Ганджи,
подходит хан Ширвана.  На  левом краю иранцев хан Казахии,  храбрый Шабанда,
уже развернул легкую степную конницу".
     "Шабанда?..  Муж  Зугзы?..  -  удивился  Саакадзе.  Даже  в  памяти  не
сохранилась история  ее  любви  к  Георгию  из  Носте...  И  вот  предстояло
скрестить клинки с мстительным Шабандой. - Что ж, и это неплохо, каждое дело
должно быть закончено!"
     Шныряли по горам и лощинам опытные разведчики Хосро-мирзы,  предводимые
чванными  мсахури  князя  Андукапара,   но,  как  ни  изощрялись,  не  могли
обнаружить дружин Саакадзе.

     Пророк сказал:  "Если хочешь поймать ветер,  уподобься буре!"  И  Хосро
снова и снова лихорадочно перегруппировывал исфаханские тысячи,  выжидая для
нападения благоприятный час.
     Моурави трижды  вскинул меч  -  долгожданный сигнал,  и  десять  конных
дружин, возглавляемых "барсами", обрушились на иранцев, врезались в середину
и  стали  рубить с  такой неистовой силой,  что  пробили брешь в  персидской
линии.
     Пощады не  было,  и  никто не  просил ее.  Исфаханские пушки не  успели
вступить в дело.  На длину кинжала сошлись ожесточенные картлийцы с персами.
Каждый  из  дружинников,  каждый  из  ополченцев осознал значение последнего
заслона и,  даже падая мертвым,  старался сделать вперед еще  хоть один шаг.
Шумный переплеск шашек  и  сабель напоминал буйный горный ливень,  но  здесь
ничто не  освежало -  кровавый пар  подымался над долиной,  и  ксанская вода
окрасилась кровью.
     Левый берег Ксани загромоздили трупы избиваемых сарбазов.  В обход было
ринулись ганджинский и  карабахский ханы,  желая  показать Хосро-мирзе  свое
усердие. Но азнаурские шашки настигли их на правом берегу, и два обезумевших
коня без всадников понеслись с пронзительным ржанием по долине.
     Саакадзе не  опускал  анчхабери.  Он  облачился в  хевсурскую панцирную
рубашку,  ибо хотел, чтобы весть об этом достигла гор Хевсурети. Как всегда,
его сердце соединилось с сердцем боя невидимой нитью. И каждый из картлийцев
ощущал эти  два  сердца как  одно  и  непоколебимо верил в  победу,  как  ни
казалась она невероятной.
     Неприятно озадачила стойкость азнаурского войска Хосро-мирзу. Поражение
было  для  него равноценно потере трона.  Превосходство азнауров в  действии
холодным оружием необходимо было покрыть численным превосходством,  и  Хосро
решил не жалеть ни сотни,  ни тысячи тысяч.  Он вводил в  бой новые и  новые
войска.  Покусывая губы, наблюдал он, как густые ряды сарбазов, подбодрявших
себя фанатичными выкриками "алла!",  сшибались грудь с  грудью с азнаурскими
дружинниками и тут же катастрофически редели... Видя тщетность своих усилий,
Хосро-мирза  вызвал  добровольца из  ханов,  дабы  пленить  Саакадзе.  Таким
охотником пожелал стать Шабанда.
     С диким гиканьем вынеслись казахи за своим ханом на край долины. Припав
к  гривам,  мчались они  на  своих низкорослых лошадях,  словно не  касались