видел,  Вардан?  Или  кудиани тебя  за  жениха
приняла? Почему дрожишь?
     - Что очокочи! Что кудиани! Они хоть проклятые, но свои. А тут... Нуца,
погибли мы! Погибли!
     - Пусть враг наш погибнет! Кто тебя, почетного купца, напугал? Разве ты
нарушил совет Моурави и  хоть  арбу  вернул из  Гурии,  где  Дарчо и  другие
домочадцы стерегут наше  богатство?  Или  в  лавке,  кроме  куска персидской
кисеи, что-нибудь осталось?
     Слова  Нуцы  несколько отрезвили Вардана.  Он,  пыхтя,  сел  на  тахту,
покрытую дешевым  паласом,  поманил  пальцем  облизывающегося кота  и  вдруг
вскочил:
     - Персы вошли в Тбилиси!
     Словно чинка  подсекла ноги  Нуце,  она  почти  упала на  тахту рядом с
Варданом, ужас исказил ее лицо.
     - Кто впустил? - с трудом выговорила Нуца.
     - Черт впустил, больше некому. Все семь ворот заперты, откуда вылезли -
никто не знает.  Сейчас уже стража на стенах персидская. Повезло еще, что не
скоро ожидали врагов, - мало дружинников торчало на виду, и почти все успели
спрятаться с начальниками ворот.  Персы бегают,  ищут:  "Балам!  Балам!  Где
ключи?!" А ломать ворота не хотят,  -  дураки дураками, а все же сообразили:
боятся, Моурави придет.
     - Вай ме,  Вардан! Бежим к отцу, он как раз на пчельнике. Всегда персам
помогал... Не узнают, что с разрешения Моурави... Старика не тронут. Бежим!
     С  уважением посмотрел Вардан на  свою  жену.  Щеки ее  пылали багровым
огнем,  но в  движениях уже появилась уверенность.  Наскоро собрав в  узелки
одежду и чуреки,  заколотив дом,  они с трепетом,  озираясь, выскользнули из
калитки.  Но  никто не  следил за  ними.  Сын  Гурген как раз вчера выехал к
Моурави с вопросом: "Что делать? Совсем закрывать майдан нельзя. Купцы хотят
торговать".  Устабаши тоже поручили узнать: "Что делать? Сырья нет, а амкары
хотят работать".  И сам Вардан задавал вопрос:  "Что делать?  Может, враг не
придет  в  Тбилиси,  побоится.  Может,  вернуть семью?  Очаг  потух,  скучно
тоже..." Сейчас Вардан с Нуцей радовались,  что Гургена отослали,  а Моурави
не ослушались.
     Выйдя из глухой улочки на площадь,  они шарахнулись.  В высоких шлемах,
похожих на минареты,  шли сарбазы.  Сколько?!  Не пересчитать - может, пять,
может,  двадцать пять  тысяч.  Гремели доспехами онбаши,  взмахивали саблями
юзбаши,  отдавали команду минбаши, плевались верблюды, украшенные браслетами
и  перьями,   фыркали  откормленные  кони,   стучали  колеса,  перекликались
дозорные.
     Вардан,  лишившись дара речи, судорожно схватил Нуцу за руку и рванул в
подворотню.  Закоулками, а иногда по плоским крышам, бегом пробирались они к
Инжирному ущелью.  Тбилиси словно вымер.  Правда, и накануне не много народу
оставалось:  почти всем  семьям горожан приказал Моурави забрать имущество и
покинуть город,  где  не  преминет развернуться бой.  Но  когда бой  далеко,
человеку  нравится  его  тахта.  Настороженные,  вернулись  и  сейчас  могли
огласить улочки воплями.  Почему же  молчат?  На пустынном перекрестке;  как
перст сатаны,  торчал столб для привязывания верблюдов.  Еще страшнее стало.
Может,  неосторожных перерезали за  ночь?  Вот  на  крыше брошено скомканное
белье, на другой шерсть раскидана, на третьей перевернута чаша с рисом...
     Они спотыкались о чаши,  перепрыгивали через Селье,  путались в шерсти,
по лестничкам перебирались с  одной кровли на другую,  и никто не вышел,  не
спросил: "Почему по чужим крышам, как воробьи, джигитуете?!"
     Старик пасечник очень  обрадовался гостям,  начал  резать головку сыра,
что опять навело Вардана на  мрачные предчувствия.  Но  пасечник,  обитавший
между  небом  и  землей,   был  лишен  чувства  наблюдательности.   Зато  он
пользовался любым случаем,  чтобы наверстывать часы безмолвия,  и так сейчас
затараторил, что болезненная гримаса вновь исказила лицо Нуцы. Только вчера,
с жаром рассказывал пасечник, он отнес Исмаил-хану лучший мед, и опять никто
из  картлийской стражи не заметил,  как он проник в  пещеру,  что за большим
камнем,  как привязал положенный в  мешок кувшин и как осторожно его подняли
на первую стену сарбазы и передали выше.  Он,  пасечник,  знал,  обязательно
придет с ответом сарбаз,  потому не уходил.  Даже положил бороду на камень и
задремал.  Привиделось ему, что люди-пчелы, с прозрачными крылышками, вьются
и жужжат,  а сарбазы подкармливают их цветами.  Он вскочил как ужаленный,  а
перед ним ползет по серому склону серый платок.  Развернул, а там свиток для
князя Шадимана и два абаза.  И опять -  о справедливая судьба!  - ни один из
картлийцев его не заметил.
     Тут Нуца зло расхохоталась, отчего затрясся ее двойной подбородок:
     - Ни один из персов,  чтоб им свинья в горло плюнула,  не заметил,  как
верная стража Моурави за вами следит!
     Пасечник помертвел:  не поэтому ли на Вардане лица нет,  а  Нуца как из
уксуса вынута?  Не  спешили ли сюда дочь и  зять,  чтобы спасти его от гнева
Моурави?
     - Спасать нечего,  - проговорил Вардан, вдруг воспрян