нием  выкрикнул Квели,  бросив  взгляд,  полный
ненависти, на Эмирэджиби: "Чем не петух! Только красный гребень на башку!"
     Как  ни   старались  князья  не  оставлять  Квели  Церетели  наедине  с
Шадиманом,  все же Шадиман нашел способ побеседовать с  одуревшим князем.  И
так ловко повел он разговор,  то сочувствуя Саакадзе, то возмущаясь Зурабом,
что Квели совсем растерялся и,  помимо своей воли,  рассказал о многом,  что
знал: и о засадах на предполагаемом пути Иса-хана, и о завалах на высотах, и
о  том,  что  на  подступах к  Картли  в  укрепленных замках  сидят  дружины
Эмирэджиби, Орбелиани, Качибадзе, а также дружины Ксанского Эристави... Лишь
о планах фамилии Мухран-батони не знал Квели,  к большой досаде Шадимана. Но
еще  больше  бы  задумался Шадиман,  если  бы  Квели  знал  о  планах  Союза
азнауров...
     Передавая послание Квели Церетели, уже надевшему дорожные цаги, Шадиман
тихо, но твердо сказал:
     - Помни,  Квели,  если Саакадзе откажется от моей помощи, немедля уведи
свои дружины из  Гартискарского замка.  К  такой мере прибегнут и  остальные
"друзья" Саакадзе.
     - А ферман на неприкосновенность моего замка?
     - Получишь, Квели, с моим гонцом, как обещал.
     Весело играл марабдинский рожок.  С усердием били дружинники в двадцать
четыре дапи. Начался разъезд.
     Одновременно с отбытием князей выехали из Марабды к Иса-хану три гонца.
По  разным путям скакали они в  Ганджу,  но с  одинаковыми посланиями:  один
попадется, другой доскачет.
     Подробно  описал  Шадиман  не  только  услышанное  от  Церетели,  но  и
выведанное его лазутчиками,  особенно в Кахети.  Описал Шадиман и свои меры,
предпринятые  для  подрыва  картлийского сопротивления воле  шах-ин-шаха.  И
умолял поскорее освободить царя Симона, не перестающего томиться в крепости,
и Исмаил-хана, накопившего силу для предстоящих битв.
     Шадиман осторожно напоминал о  повелении шаха возвести снова на престол
Симона  Второго  и  поэтому  просил  не  разрушать Тбилиси,  стольный  город
царя-магометанина.  Еще  заверял,  что  в  Марабде,  стоящей между  Картли и
Кахети,  могут свободно разместиться десять тысяч сарбазов, а в Сабаратиано,
готовом к сражению хоть с Саакадзе,  и все пятьдесят тысяч.  И еще советовал
Шадиман передвинуть к  Кахети иранские войска теперь,  дабы не  упустить час
весны,  благоприятной для вторжения. В период распутицы пройти невозможно, а
неожиданность - лучший союзник удачи.

     Чем можно удивить Георгия Саакадзе?  Казалось,  ничем.  Ни  проявлением
низменных чувств,  ни  порывом  возвышенных.  От  джунглей  Индии  до  лагун
Самегрело  был  он  порой  участником,   а   порой  свидетелем  удивительных
поступков,  порожденных игрой человеческих страстей. И все же Шадиман удивил
его.
     Поздно вернулся Саакадзе в  Носте.  Он  объезжал теснины Гартискарские.
"Рассчитывая на мое неведение, - размышлял Георгий, - отсюда Иса-хан намерен
вторгнуться в  Картли.  Разгаданный план врага -  половина победы.  И  здесь
должны погибнуть отборные тысячи Иса-хана и Хосро-мирзы.  Если Мухран-батони
придут с  дружинами и  Мирван станет на рубежах Нижней Картли,  Вахтанг -  у
берега Куры в Гори, а Кайхосро, смелый Кайхосро, перережет дорогу к Мухрани,
и  Джавахишвили  станет  на  пути  к  Шав-Набади  возле  "дружеского"  замка
Шадимана, - то, можно сказать, победа еще раз улыбнется картлийскому оружию.
Гуния уверяет: никогда азнауры не были так сильны. Но я не закрываю глаза, -
если бы знал, что азнауры могут обойтись своей отвагой, кроме Мухран-батони,
никогда бы князей,  этих прирожденных предателей, не призывал в содружество.
Нет,  княжеские войска нужны,  и не разобщенные,  а соединенные.  Пусть одни
дерутся под знаменем Теймураза, а другие под моим, но дерутся все! Ни одного
клинка в ножнах! Поднять оружие на врагов царства!"
     Не спалось в  эту ночь Георгию,  что-то тревожно было в  самой природе.
Красноватый месяц крался над  гремучей Ностури,  словно враг  в  темно-синих
зарослях приподнял саблю.  И  где-то  в  углах  замка  предупреждающе кричал
филин.  Где-то трещали ветки;  видно,  медведь,  урча,  шел к водопою. Гремя
цепями,  рвались сторожевые псы,  до хрипоты заливались лаем.  Мелькали огни
фонарей, волоча причудливые тени по белой стене.
     Весна. Проснулся медведь... Иса-хан - тоже.
     Тихо в замке Носте. Русудан приказала оберегать короткий сон Моурави, и
бесшумно ступали слуги. Эрасти расположился у порога круглой комнаты и чутко
дремал.
     А двадцатью пятью ступеньками ниже, в зале приветствий, Дато, Даутбек и
Димитрий развлекали Квели Церетели, угощая его ранней утренней едой.
     Похваливая густое мацони:  "Золотые руки у ностевок!", и горячий чурек:
"Такой и  в  Твалади не  пекут!",  Церетели нетерпеливо поглядывал на дверь.
Князь доволен собою,  он  не  поддался искушению и  ни  словом не обмолвился
"барсам"  о   привезенном  свитке.   Вот,   запечатанный  тремя  печатями  и
перевязанный витым шелком,  спокойно лежит он за куладжей. "Как условились с
Шадиманом,  лично Моурави отдам,  - думал Квели. - Но где же Моурави? Солнце
уже