Не заслужил Георгий Саакадзе унижающих его слов.  С Теймуразом у меня
спор окончен, с Зурабом тоже...
     - Ты не раз, Георгий, говорил: "во имя родины". А теперь, когда царство
больше всего нуждается в объединении сил, ты готов сделать пагубный шаг.
     - Не мне напоминать церкови,  как я  ради царства смирялся перед царем,
расточал поклоны князьям.  Близорук царь! Хищны князья! Но знай, настоятель,
не  одержим Моурави мелким чувством,  и  если бы  верил,  что  мое раболепие
принесет Картли спасение,  не  задумался бы  склонить голову не только перед
Зурабом, но и перед сатаной!
     - Не  призывай врага церкови,  Георгий!  Возгордившийся сатана способен
соблазнить тебя кутаисскими гранатами.
     - А церковь способна соблазниться персидскими персиками.
     - Не кощунствуй, сын мой!
     - Мы  с  тобой здесь одни,  притворяться незачем,  и  знаю  -  меня  ты
считаешь правым...  Скажу открыто:  не на одном Марабдинском,  но и на любом
поле  честолюбец Теймураз  со  своею  сворой  помешает  мне  разгромить шаха
Аббаса.
     - Во имя спасителя, неверные мысли твои; опять же какая цель царю?
     - Какая?  Моя победа страшна Теймуразу так же,  как и его поражение. Но
не победить ему без моего меча - это должна внушить кахетинцу церковь.
     - Из дружбы к тебе,  Георгий, к твоему семейству прибыл я... Не ссорься
с  церковью,  разве  неведомы тебе  возможности ее?  Церковь  найдет  способ
сбросить твои замыслы в преисподнюю,  а царь -  умыть твоих единомышленников
кровью.  Берегись,  Георгий, не равным силам противостоишь! Размысли, на что
Картли имеретинцы?
     Холодно и равнодушно слушал Саакадзе настоятеля.
     - Знаю,  чего  устрашаешься,  святой отец,  -  главенства над  иверской
церковью имеретинского католикоса Малахия...  Помни,  отец Трифилий,  кровью
меня не запугать,  коварством не удивить.  Но слов я даром не бросаю, будет,
как сказал:  если небо ниспошлет мне победу,  ты,  и никто другой,  наденешь
корону католикоса объединенного царства.
     Ни  одним  движением не  выдал  Трифилий,  что  Саакадзе  коснулся  его
сокровенных надежд.
     - Ты прав,  Георгий,  мы с тобою здесь одни,  открыто скажу: грешны мои
мысли,  беспокоюсь,  не  допустит Малахия...  Опять же  Александр имеретин и
предан своему духовному отцу...
     - Об этом не тревожься. Царевич Александр вспомнит, что ты сам родом из
имеретинских князей,  и  не станет противиться.  Потом,  Малахия совсем стар
и...   церковь  всегда  нуждалась  в  сильном  архипастыре.  Ты  рожден  для
святейшего сана.
     Трифилий вздрогнул и  невольно прикрыл  глаза:  не  этим  ли  соблазном
нарушает его сон искуситель?..  "Прочь! Прочь, сатана!" - и, взмахнув рукой,
громко вскрикнул:
     - Не бывать Александру царем Картли! Не бывать!..

     Как ни старались Хорешани и Дареджан, как ни старались "барсы", веселья
не  было...  Предчувствия томили  Русудан,  тревожили Георгия...  Разговор с
Трифилием рассеял  последнюю надежду  на  помощь  церкови.  "На  помощь?!  -
усмехнулся Георгий.  -  Лишь бы не вредила. Но и на безразличие рассчитывать
не  приходится.  Трифилий прав  -  церкви нетрудно найти  способ отправить в
преисподнюю мои замыслы...  Церковь!  Какое страшное ярмо на шее царства! Но
народ несет его покорно,  даже с великой радостью,  - еще бы, сам бог послал
на землю ангелов в рясах! А я-то сам? Не притворяюсь ли смиренным служителем
церкови? Притворяюсь и еще больше буду притворяться, ибо это - щит против их
намерения  отторгнуть  от  меня,   как  от  отступника  веры,   народ.  Надо
действовать оружием святых лицемеров..."
     - Да, мои "барсы", - говорил Георгий поздно ночью, - необходимо быть на
страже.  Замысел о  воцарении Александра до поры придется держать в  сугубой
тайне.  Напротив,  пусть на майдане начнут шептаться о  возвращении в Метехи
Кайхосро  Мухран-батони.  Неплохо  разжечь  споры,  устроить две-три  драки.
Ростом,  тебе  поручаю  майдан,  дабы  успокоить  церковь.  Но  если  победа
останется за нами, я не забуду своего обещания - не оставить в монастырях ни
одного  глехи.  Царство  даст  им  двойной надел  земли,  освободит от  всех
податей. Под моим покровительством глехи стихийно устремятся к новым землям.
Разделю между ними Борчало,  отнятое у персов. Обеднеет церковь - обогатится
царство.  Этот праздник я  устрою черным лицемерам!  Все меньше святош будет
укрываться за монастырскими стенами.  Народу в царстве прибавится, безбрачие
уменьшится,  а  следовательно -  на  десятки  тысяч  станет  больше  воинов,
преданных нам.  Обессилится власть  церкови,  крепким  оплотом трона  станут
азнауры...
     Наутро, прощаясь с Саакадзе, Трифилий слегка смущенно сказал:
     - Не затаи ко мне неприязнь, мой Георгий, не о себе думаю, мои заботы о
возлюбленном духовном сыне,  о Бежане Саакадзе.  Раз мальчик променял меч на
крест,  должен не внизу ползать,  а  наверху восседать.  В  этом мое твердое
решение.
     Саакадзе обнял настоятеля и  трижды облобызал его в мягкие,  надуше