азве народ не с  ним?  Так
откуда же недостойные мысли?  Нет,  не опустит меч Моурави, первый обязанный
перед родиной!
     Не одни лишь князья единомышленники Саакадзе,  но и  противники его все
больше  убеждались,  что  царь  Теймураз заботится только о  целости Кахети.
"Выходит,  замки  Картлийского  княжества  не  удостоятся  защиты  царя!"  -
негодовали даже Цицишвили и Палавандишвили.  И хотя открыто не высказывались
картлийские владетели, но молчаливо одобряли действия Саакадзе, который, уже
не  спрашивая ни царя,  ни католикоса,  метался по любезному ему отечеству и
страстью своего  слова  и  силой  ненависти к  врагу  стремился поднять  дух
народа, зажечь в сердцах пламя жертвенной любви к родине.

     Ничбисский лес!  Это заповедник отваги!  Это чистый, как слеза девушки,
священный источник мести, неизменно влекущий к себе крестьян.
     Ничбисский лес! Кто не помнит день святого Георгия, когда впервые народ
встретился здесь с  азнаурами?  Тогда ждали возвращения Моурави из Исфахана.
Ждали чуда. И чудо пришло!..
     Отсюда,  из  Ничбисского леса,  вышло  то  мощное  народное  ополчение,
которое наряду  с  азнаурскими дружинами помогло Георгию Саакадзе уничтожить
могущественное войско шаха  Аббаса,  помогло укрепить веру  народа в  лучшую
жизнь.
     Здесь,  в Ничбисском лесу, созрела тесная боевая связь между деревнями,
крепкая дружба с азнаурами.
     И вновь ожил сейчас Ничбисский лес! Через вековые дубы, грабы и орехи с
трудом проникает ломкий луч и дробится,  как горный хрусталь, о груды щитов,
сваленных  возле  Медвежьей пещеры.  Рядом  громоздятся тюки  с  ополченским
оружием.  Шорох. Осторожные шаги. Треск сучьев. И вновь сюда тайно стекаются
выборные от деревень: царских, княжеских, азнаурских и даже церковных.
     Вот  среди  пожилых  крестьян  из  Ахал-Убани  старейший Моле  Гоцадзе.
Высокий,  плечистый,  он  словно сродни вековому грабу.  Пришел и  старейший
Гамбар из  Дзегви.  Он  подобен неотесанному серому камню.  А  вот старейший
Ломкаца из  Ниаби.  Его  волосы,  как  взлохмаченный кустарник.  Опершись на
шершавый дуб,  старейший Пациа  из  Гракали молчаливо рассматривает огромную
гусеницу,   упрямо   взбирающуюся  вверх.   Цители-Сагдари  прислала  своего
старейшего Хосиа,  непоседливого,  как горный ручей.  То  он,  словно что-то
вспомнив,  пробежит к откосу и припадет к земле, прислушиваясь, - нет, никто
не  скачет;  то  подхватит какую-то  ветку и  согнет ее  в  гибкий лук;  то,
опустившись на  замшелый пень,  на  миг замрет и  снова метнется к  каменным
глыбам.  Это те,  кто впервые здесь заключили кровный союз с  азнаурами и на
развернутом азнауром Квливидзе свитке крестиками скрепили знак верности.
     Выборные  и  сейчас,  не  изменив  установленный раз  навсегда порядок,
принесли  с  собою  кизиловые  палочки  с  надрезами посередине,  сделанными
острием шашки.  Каждая палочка,  представляющая ополченца, надрезалась перед
иконой самим  приносящим клятву верности и  обязующимся сражаться за  Картли
под знаменем Георгия Саакадзе.  Палочек было много,  особенно у  выборных из
Гракали и  Ниаби,  где  наиболее свирепствовали князья,  взимая  с  крестьян
положенную и  неположенную подать.  Немало палочек собралось и у выборных от
Дзегви,  ибо  нацвали,  гзири и  сборщики так  старались там  для господина,
кстати и  для себя тоже,  что выданной крестьянину доли хватало не более чем
на половину зимы,  а  чохи у  мужчин и кабы у женщин так износились,  что не
было уже места, куда ставить заплату. И чем больше тиранили князья и царские
сборщики  крестьян,  тем  больше  кизиловых  палочек  собирали  старейшие  -
"выборные от  народа",  дабы  Георгий Саакадзе точно знал  число ополченцев.
Ведь стоит лишь бросить наземь кизиловые палочки,  и,  как в дивной легенде,
загрохочут  громы,   взовьется  дым  и  подымутся  тысячи  народных  воинов,
потрясающих оружием.  Кизиловыми палочками  гордился,  как  высшей  победой,
каждый старейший, ибо их числом обозначалось его влияние на односельчан, его
умение собирать ополченские отряды, над которыми он начальствовал в боях.
     Вокруг Медвежьей пещеры чернели в самых причудливых сочетаниях огромные
и  крошечные камни,  словно  некогда здесь  рухнул необъятный лесной храм  и
руины его образовали естественный амфитеатр, заросший терновником и кизилом.
Здесь,  преисполненные важности,  расселись на камнях старейшие и  развязали
кожаные  хурджини.   Под  пытливым  и  придирчивым  взглядом  других  каждый
старейший считал свои кизиловые палочки.  Втайне позавидовав дзегвинцу,  они
выразили  старейшему  Гамбару  глубокое  уважение,   ибо  у  него  оказалось
ополченцев больше,  чем у других.  Потом аккуратно сложили драгоценные знаки
обратно в хурджини.
     Ждали посланцев Моурави.
     Лес  темнел.  Еще  изредка сквозь  завесу  листвы  пробивались багряные
блики,  еще дневной зной пьянил терпким запахом разогретой сосны,  и,  точно
разинув пасть,  зияла Медвежья пещера,  в  которой выпряженные буйволы сочно
похрустывали сеном.  Но  близился  час  водопоя.  Беспокойно  оглядываясь на
непрошеных  гостей,   тяже