у. Делая все наоборот, что бы разумно ему ни
посоветовал Георгий Саакадзе,  кахетинец и тут переперчит. И ты перепорхнешь
в Телави...  Не пугайся шаири,  они для уха приятны, как для языка - нектар.
Будет  не  лишним добавить:  все  записанное Теймуразом изумрудным пером  на
атласе ты  выслушать не  успеешь,  ибо  для  победы над грозным шахом Ирана,
кроме храбрости, которой Теймураз обладает, и струнно-звучных слов, которыми
Теймураз насыщен, надо иметь дар, которым обладает Георгий Саакадзе!..
                                          Руку приложил расположенный к тебе
                                                       князь князей Шадиман.
                                                    Писано в замке Марабда".

     - Клянусь! - воскликнул Дато. - Не руку, голову приложил князь князей!
     - Шакал шакалов!  -  перебил Димитрий,  вырвав от  возмущения из мутаки
кусок бархата.
     - Как думаешь, Хорешани, отправить гонца?
     - С твоего разрешения",  дорогой Георгий, отправлю. И то сказать, пусть
Гульшари повеселится,  зная,  что я  ей покровительствую.  Потом...  на этих
условиях Шадиман оставляет в покое Магдану... А ты как советуешь, Георгий?
     - Непременно  отправь,   на  пропускном  фермане  печать  моим  кольцом
поставлю...  Если об  этом все,  давайте,  друзья,  веселиться!  Завтра наши
госпожи со всеми домочадцами выезжают в Носте.
     Далеко за полночь слышался дружный смех и  жаркие песни буйной "Дружины
барсов".


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

     Ожидали  войну,   и  она  началась.  Началась  внезапно,  с  неумолимой
стремительностью.  На юго-восточной черте в  знойный 312 год второго периода
Хроникона,  от рождества Христова 1624,  запылал пограничный лес, и птицы, с
опаленными крыльями, неумолчно крича, тревожной тучей пронеслись на запад.
     На  линии,   где  сливался  край  неба  с  землей,  взметнулись  столбы
желто-бурой пыли, потом показались тысячи верблюдов, коней, повозок.
     Иса-хан приближался.
     Как и  предполагал Саакадзе,  Иса-хан через Нахичеванское ханство вышел
на равнину между озером Гокча и  Шамшадыльскими горами.  Введя в заблуждение
передовые грузинские дозоры, хан круто повернул в Казахию, пересек Борчало и
через  Бердуджинский брод  ворвался  в  Сомхетию,  к  низовьям реки  Дебеды.
Иса-хан  лишь для вида поверил Шадиману:  полководца,  пожертвовавшего сыном
ради своей страны, не так-то легко отстранить от защиты ее.
     Желая  предупредить возможность неожиданного удара  Саакадзе,  иранский
сардар бросил всю  массу  своих войск вверх по  Алгетскому ущелью,  стремясь
одним рывком захватить Тбилиси.
     Но  не  учел Иса-хан любви грузинского народа к  своей родине.  Не учел
веры в Моурави.  И снова,  как тогда в Сурами,  бежали, скакали, переплывали
реки,  перепрыгивали рвы, переползали балки крестьяне, откликнувшиеся на зов
Георгия Саакадзе.
     Разодранные  чохи,   спутанные  черные  бороды,   настороженные  глаза,
зазубренные шашки говорили о суровых нахидурцах.
     Сутулые,  коренастые атенцы с  горящими из-под  нависших бровей глазами
потрясали пращами.
     Тонкие,  гибкие  урбнисцы в  полинялых архалуках,  сжимая копья,  буйно
встряхивали курчавыми головами.  Высокие,  плотные,  с взлохмаченными рыжими
бородами сабаратианцы, сверкая холодной голубизной глаз, взмахивали тяжелыми
дубинами.
     Юркие сомхитари в истоптанных чувяках,  в шапочках, задорно торчащих на
пышных  макушках,  размахивали тонкими кинжалами.  На  черных архалуках,  на
желтых бешметах, на серых чохах белыми пятнами застыл соленый пот.
     От таинственных руин Армази,  от шумной Арагви,  от пещер Уплисцихе, от
ветхого Мцхета,  от замкнутого Ацхури с  жаждой мести стекались крестьяне на
зов Саакадзе.
     И еще не учел Иса-хан,  что сочетание извилистых ущелий, горных потоков
и хребтов делает невозможным развертывание многотысячного войска. Оплошность
хана использовал Моурави.  В  этот тяжелый час народ Картли был с ним.  Но и
многие из  князей не осмелились противоречить Моурави,  и  было естественно,
что голос его вновь звучал как боевая труба. Немедля соединил он картлийские
дружины и ополчение со спешно прибывшей кахетинской дружиной царя Теймураза,
молниеносно двинул  соединенное войско по  боковым лесистым ущельям в  обход
врага и с северных склонов Бендери обрушился на иранский стан...
     Ни  искусство Иса-хана,  ни  огромный перевес сил не  спасли иранцев от
поражения, и они устремились назад к низовьям Алгети, к Красному мосту.
     Тбилиси был спасен...

     Бежан  осторожно  поправил  фитилек  лампады  и  пододвинул Дато  новый
свиток.  Да,  он,  сын  Саакадзе,  все  тщательно записал под "сению обители
Кватахевской".  Пусть  потомки,  восхищаясь  сражением  за  Тбилиси,  осудят
виновных в Марабдинском поражении.
     Сосредоточенно  рассматривал  свиток  Дато,   словно  сам  он   не  был
участником страшного боя.  Перед ним вновь ожили кровавые видения...  "Да, с
чего  началось?"  -  Дато  потер  лоб,  вглядываясь  в  начертанные багряной
киноварью строки...
     Отуманенный победой у  Красного моста,  Теймураз снова  стал  надменным
царем,  снова надменно сказал:  "Мы возжелали", и спешно спустился в долину.
Вопреки совету  Саакадзе,  Теймураз,  уступая настойчивой просьбе владетелей
юго-восточных замков,  испугавшихся за свои княжества,  расположи