е  для  размножения всего живого...
Устрашайся,  сын мой,  напрасной хулы и  злоязычия,  ибо это от сатаны..." И
когда он, Бежан, смутившись и краснея, робко сказал настоятелю, что плоть не
тревожит его,  ибо  все  помыслы его  о  возвеличении церкови,  настоятель с
сожалением посмотрел на него и, вздохнув, отошел.
     - Автандил!.. Ты спишь, брат мой?
     - Нет,  жалею Циалу!  Ты очень похож на нашего Паата.  Как умеют любить
грузинки!.. Жизнь девушки кончилась...
     - Грешник я, напрасно девушку хулил... Это от сатаны!
     Автандил повернулся, обнял брата и поцеловал в глаза:
     - Смотри, дорогой Бежан, небо серебряный панцирь надело, скоро война...
     - Автандил,  да благословит тебя святой Георгий, ты предостерег меня от
неловкого поступка,  способного омрачить лучшего из лучших настоятелей, отца
Трифилия...

     Русудан задумчиво отодвинула легкий занавес; на небе сверкал серебряный
панцирь,  повеяло полуночной свежестью.  Из  темно-синей  дали  чуть  слышно
доносилась песня.  Русудан  невольно улыбнулась,  услышав  голос  одного  из
рассудительных сыновей Ростома:  "Они из  вежливости даже на  войну не идут,
хотя время юности уже давно прошло...  Собственный дом решили защищать.  А к
чему дом, когда царство шатается? Ростом обещает драться с тройной яростью -
за  себя  и  за  сыновей...  Боится все  навязать семье свою судьбу,  жалеет
Миранду... Слава тебе, пресвятая дева, что меня так не жалеет мой Георгий...
Сколько открытой правды в  разговоре со мной,  сколько веры в  мои силы.  Но
чем,  чем  сильна я,  мой  Георгий?  Может,  любовью к  тебе?  Так любовь не
напрасная!  Разве не ты научил меня гордой,  всеобъемлющей печали о  родине?
Разве не с  тобою я  познала настоящую радость бытия и горечь жертвы?  Разве
отдам я все это за пышную жизнь княжеских замков? Нет! Даже за трон царей не
отдам!..
     Хорошо придумала умная Хорешани пир на всю ночь у себя устроить;  пусть
лазутчики царя  предполагают,  что  веселимся мы  перед поездкой в  Носте...
успех каждого дела в тайне...  В подобных случаях князь Баака говорил: "Чтоб
черт  так  веселился!"  К  нечистому могу присоединить шаха Аббаса,  хищного
любителя чужих царств...  Мой Автандил вчера сам все оружие свое проверил...
А вот Бежан...  Думаю, Георгий делает вид, что смирился с его монашеством. А
я?  Нет,  даже притвориться смирившейся не  могу.  Лучше бы мне прикладывать
травы на тяжелые раны Бежана. Положила бы голову на свои колени и бесконечно
долго смотрела бы  на лицо воина...  Георгий,  утешая,  заверяет,  что много
царей склоняются перед умным,  сильным католикосом...  Уверен -  католикосом
станет Бежан...  Вот настоятель Трифилий тоже немало к делам царства сильную
руку  простирал.  И  сейчас сумел  меня  заставить...  открыто скажу,  кроме
Георгия, один он смог склонить меня на послание к Зурабу Эристави..."
     Порывисто  задернув  занавес,  Русудан  решительно обмакнула отточенное
перо в красную киноварь.

     "Князь Зураб Эристави Арагвский!  К  тебе такое слово:  незамедлительно
нужен  созыв  высшего княжеского Совета  в  Тбилиси,  ибо  ханжал неожиданно
повернул свое острие не только на сакли, но и на замки, особенно твои, в чем
ты убедишься,  если того пожелаешь и  для этого прибудешь в Тбилиси не далее
как в четверг утром.  Посоветуй единомышленникам последовать за твоим конем.
Не приглашаю тебя в свой дом,  ибо все украшения, ковры и дорогая посуда уже
отправлены в Носте.  Не пишу слова привета царевне,  ибо до меня дошло,  что
прекрасная Нестан-Дареджан все еще в Телави.
     Гонец,  прискакавший из Ксани,  известил,  что наша мать,  княгиня Нато
Эристави,  гостит у внучки,  моей дочери, и изъявила желание в жаркие месяцы
посетить Носте.
                          Пребывающая в вечной заботе о благополучии Картли.
                                                           Русудан Саакадзе,
                                         дочь доблестного Нугзара Эристави".


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

     В  замках князей переполох.  Как!  Ведь  царь Теймураз подписал решение
высшего Совета  князей:  упразднить Совет  царства в  Тбилиси и  общие  дела
царства решать в  Телави.  Кто осмелится ослушаться?  Но  светлейший Липарит
никогда  не  страдал  недомыслием  -  и  ослушался...  потом...  и  Ксанский
Эристави,  и  почему-то старый Эмирэджиби последовал его примеру...  Уже все
определено в  Телави;  что  еще нужно приверженцам Саакадзе?  Но  колебались
владетели недолго -  любопытство погнало в  Тбилиси не только тех,  кто имел
право на  присутствие в  высшем Совете,  но и  более мелких князей,  имеющих
право лишь слушать.
     Одним из первых прискакал Зураб, он слишком хорошо знал Саакадзе, чтобы
не встревожиться.  Да и Русудан не написала бы, если бы не чувствовала силу.
Неужели изменник задумал,  размышлял Зураб, объявить себя правителем Картли?
Уж  не  допустил ли он,  Зураб,  ошибку,  не отправив до сих пор арагвинское
войско о Кахети, как на том настаивал царь?
     И  вот собрались мелкие,  средние и  крупные хищники.  Сначала злорадно
предвкушали,  какой  отпор они  дадут саакадзевцам.  По