Католикос не возражал, а Трифилий вдобавок стал настаивать на включении
в посольство и азнаура Даутбека - истинного дипломата.
     Но Саакадзе так увлек отцов церкви обсуждением грамот к  царю Михаилу и
патриарху Филарету, так блестяще развил план действий посольства, что совсем
затушевал им же высказанное предложение об участии азнауров в поездке.
     Синклит сиял.  Моурави сразу придал блеск и  силу посольству.  Еще  раз
католикос почувствовал, что Георгий Саакадзе достойный сын иверской церкви.
     Не  дождавшись конца  съезда,  Саакадзе отправился в  Носте.  Здесь уже
золотились яблоки,  над  изгородями,  обвитыми колючей ежевикой,  хлопотливо
жужжали шмели, и на склонах от жары изнемогала трава.
     Обняв Автандила и  ласково отбросив с  его  лба черную прядь,  Саакадзе
тихо проговорил:
     - Узнай у Бежана,  о чем совещались католикос,  князья и царевичи.  При
встрече со мною Бежан вздрогнул и отвел глаза.
     - Узнаю, мой отец.
     Вскоре конь Автандила гулко простучал копытами по мосту.

     Накануне служители погасили торжественные свечи в храмах Мцхета.  После
долгого спора из-за дележа духовенство разъезжалось по своим епархиям.
     Спрятав  в  ларец  парадный  крест,  усыпанный  адамантами,  и  сбросив
дорожную рясу,  Трифилий поспешил на  зеленый  бережок Кавтури.  Здесь,  под
кустами облепихи,  он с наслаждением скинул обувь,  занялся ловлей форели и,
словно  не  замечая  угрюмости Бежана,  заставил  и  его  предаться "божьему
промыслу".  Нанизывая на крючок свежего червяка, настоятель украдкой косился
на  воспитанника:  чем  расстроен Бежан?  Утром вяло  запивал еду  вином,  а
молитву,  как ветер,  пропустил мимо ушей. Может, скучает по мирским утехам?
Ведь совсем еще отрок...
     Нетерпеливое  фырканье   коня   прервало  его   размышления.   Трифилий
обрадованно загоготал,  вздернул удочку с болтающейся рыбкой и приветствовал
подъезжающего Автандила.
     Как-то странно встретил Бежан брата: не то не рад, не то встревожен, не
то очень доволен, а может - все вместе.
     Два  дня  Автандил говорил только о  приятном.  Он  назначен ностевским
сотником,  и,  в  отличие от  конницы Гуния  и  Асламаза,  его  сотня  будет
гарцевать на скакунах цвета расплавленного золота. Потом рассказал о веселом
приключении Папуна, одурачившего феррашей ловким фокусом с монетами. Поведал
о необычайном Арчиле,  которого Моурави взял в Ностевский замок. Арчил не по
летам умен  и  один  умеет вызвать улыбку на  сжатых губах Циалы.  Лучшая из
матерей,  Русудан,  не приняла ее в семью,  - почему-то не любит. Пока Циала
гостит у  деда  Димитрия.  Но  Димитрий тоже  невзлюбил ее:  "Как  смеет при
Русудан хвастать своим горем?"
     - Прав Димитрий,  надо уметь прятать свою печаль и радость,  - проронил
Бежан.
     - Нет,  не прав! Отец говорит; "От каждого требуй, что он может дать, и
ни капли больше".
     - Отец? Наш отец великий... Автандил, ты веришь в угрызения совести?
     - Наша замечательная мать говорит: "Не делай того, от чего потом будешь
страдать".
     - А если невольно становишься сообщником?
     - Во имя Христа,  Бежан,  что мучает тебя?  Две ночи ты стонешь подобно
больному быку. Или вертишься, точно кинжал в арбузе.
     - Почему с  кинжалом сравниваешь меня,  мой  брат?  Разве  подобает мне
владеть оружием?
     - Может,  и не подобает, но невольно владеешь. Бывают поступки опаснее,
чем  кинжальные раны...  Вот,  к  слову:  строит  зодчий прекрасный храм,  а
бездельник его  подожжет...  Кто-то  видит,  как  подкрадывается разбойник с
факелом,  и спокойно проходит своей дорогой.  И многолетний благородный труд
сгорает в один миг...
     - Ты на два года старше меня,  Автандил,  но многого не понимаешь. Есть
обет, который выше всего земного.
     - Тогда не угрызайся,  не стони всю ночь, радуйся своему обету, как это
делает настоятель Трифилий.
     Бежан смолчал, но целый день ходил мрачнее своей рясы.
     Ночью луна  залила келью.  В  открытое оконце вползала свежесть.  Белые
розы в кувшине казались синими.
     Бежан вскочил с жесткого ложа и торопливо схватил рясу.
     - Ты куда, мой брат? - спросил Автандил.
     - К отцу Трифилию.
     - Напрасно,   покайся  прямо  небу,  в  таком  деле  не  следует  иметь
посредников.
     - В каком? Ты о чем?
     - О бесстрастном созерцателе.
     - Автандил, что ты знаешь?
     - Я  знаю -  есть люди,  которые замышляют зло против Великого Моурави,
отдающего жизнь на возвеличение родины.
     - Нет,  нет,  Автандил!  Может,  отцы церкви и правы,  - какой Кайхосро
царь?  Недовольны и царевичи Багратиды. А князья говорят, что с тех пор, как
в  Картли  нет  настоящего царя,  померк престол Багратидов...  Нет  блеска,
исчезло  величие...   Разве  можно  сравнить  доблестного  царя  Луарсаба  с
приятным, но бесполезным Кайхосро?
     - А ты думаешь, отец этого не видит?
     - Тогда почему же он против Луарсаба?
     - Кто сказал тебе, что против? А, по-твоему, зачем Папуна ездил в Иран?
Он привез от царицы Тэкле письмо настоятелю.
     - Автандил,  брат  мой!  -  Забыв свой  сан,  Бежан бросился обнимать и
осыпать радостными поцелуями Автандила:  -  О брат,  ты облегчил мою душу: я
думал - отец в неведении.
     - Наш  великий отец  не  любит  собирать гнилые плоды.  "Лев  Ирана" не
выпустит из своих когтей царя Картли.
     - Не  посмеет  больше  сопротивляться!..   Католикос  посылает  большое
посольство в Русию,  к царю и патриарху. Описывает опасное положение церкви,
домогательство Рима,  стремящегося  бросить  на  Грузию  тень  к