ьно слушали Луарсаб и  Баака.  На  мгновение лицо Луарсаба озарилось
несказанной радостью:  "Картли!  Моя Картли!  Там кончатся все страдания. Мы
снова в  Метехи с  Тэкле,  с моей розовой птичкой!  -  Луарсаб вздрогнул:  -
Тэкле!"  Глубокая дума легла на его чело.  Где-то в кустах метнулась лисица,
но никто не шелохнулся.
     Баака тревожно поглядывал на царя.  О,  как хорошо он знал эту глубокую
складку на переносице, не предвещающую ясной погоды.
     Луарсаб заговорил упавшим голосом:
     - Дорогой Керим,  если бы я  вновь воцарился,  одарил бы тебя не только
поместьями и званием князя,  но я моей дружбой, ибо ты поистине мне и царице
брат...  вот  почему  я  не  хочу  подвергать жизнь  светлой  Тэкле  и  твою
смертельной опасности.  Как  могу  я  бросить ее?  Как  могу  отдать тебя на
растерзание зверю Али-Баиндуру?
     Керим горячо заверял царя,  что он будет невредим:  ведь хан верит ему,
как себе. Конечно, огорченный Керим будет кричать неразумные слова, кататься
по земле.
     И  когда Али-Баиндур,  разослав погоню в  четыре конца,  сам поскачет к
грузинским пределам,  он,  Керим,  вместе  с  царицей и  верными Горгаслани,
исчезнет незаметно из Гулаби.  Пусть аллах ослепит Керима,  если через месяц
он не доставит благополучно царицу в Картли.
     Луарсаб печально улыбнулся,  бедный Керим, он плохо знает Али-Баиндура.
Погоню хан  непременно направит,  а  глашатаи будут  обещать за  поимку двух
переодетых  грузин  тысячу  туманов.  Из  всех  рабатов  и  кочевых  стоянок
устремятся в погоню жаждущие обогащения.  Бесспорно, коней можно перекрасить
или бросить и  себя превратить в седых дервишей и с помощью творца вселенной
добраться до  Тушети,  но не о  себе беспокоится он,  Луарсаб.  Первое,  что
предпримет Али-Баиндур,  -  это допрос пыткой Керима.  Каждый, решающийся на
такой поступок, должен помнить судьбу факира.
     - Знаю,  знаю, мой Керим, - перебил Керима Луарсаб, - ты будешь молчать
и  под пыткой.  Но подумай о судьбе царицы Тэкле:  если приключится подобное
несчастье,  она  с  двумя стариками останется без  защиты...  И  еще,  спаси
Христос,  сарбаз  может  вспомнить  случай  с  треснувшей глиной  на  нежном
пальце...  Остальное мне не надо тебе предсказывать...  Нет,  мой Керим, мой
Баака,  я  царицу Тэкле  не  оставлю,  как  она  не  оставляет меня.  Мы  до
последнего вздоха будем вместе.
     - Но,  благородный царь из  царей,  это  единственный посланный аллахом
случай!  -  с огорчением вскрикнул Керим. - Единственный и неповторимый, ибо
любезность  Джафар-хана   исходит  от   желания  склонить  царя   Картли   к
мохамметанству, а после твоего отказа тебя ждет плен.
     - Да, мой Керим, в этом ты прав, но я уже решил...
     Баака молчал,  седеющие усы понуро свисали,  но  глаза по-прежнему были
полны сурового достоинства.
     - Светлый царь, - тихо сказал Баака, - разве ты не испытываешь страшную
муку  каждый день,  видя нежную,  подобную цветущей ветке миндаля,  царицу в
одежде нищенки?  План Керима мне кажется смелым,  но  надежным...  Увы,  мой
царь, это редчайший и... я чувствую, Керим прав - последний случай.
     Луарсаб прикрыл ладонью глаза  и  долго лежал так  не  двигаясь.  Потом
поднялся,   как-то  сразу  осунулся,  и  плечи  его  опустились,  точно  под
непосильной тяжестью:
     - Пойдемте, мои верные дети... Джафар-хан, может, уже тревожится.
     Еще  два дня длилась охота.  Она перенеслась на  берег небольшой речки,
где были развешаны тенета.  Сюда слеталось множество пернатой дичи. И соколы
нетерпеливо клевали  серебряные цепочки  и  стремительно взлетали к  голубым
высям.  Но  Луарсаб уже потерял всякий вкус к  охоте.  Он тосковал по Тэкле,
рвался обратно в свою темницу...
     Джафар-хан с  большой похвалой отозвался о  Кериме.  Он  зорок,  но  не
назойлив, храбр, но не безрассуден, умен, но немногословен. Лицо его приятно
располагает.
     - Хорошо ли он следил за грузинами? - спросил Али-Баиндур.
     - Как ястреб за лебедями.  Когда в  час вечерней зари я  учтиво спросил
царя:  не беспокоит ли его тенью следующий за ним Керим, пленник ответил: "Я
его не замечаю". А князь добавил: "Комар меньшее зло по сравнению со змеею".
     - Бисмиллах! Значит, он все же щекотал им пятки?
     - Не  найдешь ли  ты,  хан,  приятным уступить мне Керима?  Он  достоин
украшать свиту  моего отца,  Караджугай-хана.  Могу  оставить за  него  пять
онбашей.
     Судорога   свела   губы   Али-Баиндура.   Все   знают:   Караджугай   -
могущественный хан,  ему все доступно,  но,  да будет Джафару известно, и за
двадцать онбашей Керим не  продается,  ибо он  предназначен не  для праздной
жизни,  а  для  загадочного пути  через каменистые пороги и  холодные волны.
Подобно чеканщику, терпеливо шлифующему драгоценность, хан Али-Баиндур много
лет  превращал  простого  кизилбаша  в  драгоценного попутчика  тайных  дел.
Сарбазы за  Керима готовы огонь глотать.  А  как оберегает он пленника?  Вот
недавно, застав служанку, убирающую по воскресеньям покои царя, беседующей с
Баака,  он тотчас же удалил болтунью,  сам разыскал в ближайшем рабате немую
старуху. Нет, Али-Баиндур только тогда может быть спокоен, когда Керим возле
него.
     Джафар с  сожалением вздохнул и  отправился в  круглую башню.  Он долго
беседовал с Баака,  потом, огорченный, спросил царя - какой ответ довести до
царственного слуха Лелу-ханум?
     Луарсаб вынул из ларца уже написанное послание и передал хану.
     - Бисмиллах!  А  что  сказат