пустыни!
     - Торговать мы будем!
     Саакадзе поднялся,  поднялись и остальные.  Он подошел к нише, отдернул
занавеску. На полке виднелся поднос с золотистым виноградом.
     Мелик выразил изумление -  как мог в  начале лета созреть такой вкусный
виноград?
     - Я  хочу еще  больше удивить друзей.  Это прислал мне с  гонцами везир
Осман-паша. Прошу попробовать!
     Мелик  несмело потянулся за  кистью,  взял  и  Эдишер  и  вдруг  нелепо
закашлялся. Саакадзе рассмеялся:
     - Вот  чем угощает меня султан:  виноградины выдуты из  легкого золота.
Примите  на  память  о  новом  пути.  Пошлем  в  Стамбул  караван с  лучшими
изделиями...
     Заходило солнце,  лучи  мягкими дорожками ложились на  палас.  Автандил
широко раздвинул занавес и пригласил гостей отведать фазанов,  уже томящихся
на вертеле...

     В  этот час сумрачные князья доносили католикосу о неудаче переговоров.
В тесных кельях с узкими окнами,  смотрящими на Куру, не было лишь Саакадзе.
Он  сослался на  неотложность беседы с  хозяевами майданов.  Такое поведение
сбивало с толку: если скрытно плел паутину в пользу Мухран-батони, почему не
интересуется дальнейшим?
     И вновь обсуждали: кто же займет пустующий трон?
     Каждый из владетелей желал услышать свое имя.  Но церковь не поддержит,
остерегается междоусобиц.  И  несказанно  обрадовались предложению  Трифилия
отправиться вторично к Мухран-батони...
     Солнце к  вечеру тяжело окунулось в  облако,  и ксанская вода покрылась
пунцовой рябью.
     - Если верить приметам,  -  с досадой буркнул Цицишвили,  - такой закат
предвещает ливни. Выходит - спешим к слезам.
     Внезапно буйно пронесся ветер, пригибая молодые дубы. Загрохотал гром и
оборвался где-то за ущельем.  И тотчас наступила тишина.  В зарослях умолкла
лесная дичь,  в мглистом воздухе неподвижно распластались ветви,  и невольно
кони  замедлили  шаг.   Меж  стволов  засветились  синим  холодным  огоньком
гнилушки. Какая-то жуть сизым дымом поползла с отрогов...
     В  тишину  врезался  оглушительный  лай.   Лязгнуло  железо,   и  опять
распахнулись ворота замка Мухрани.  Но что такое?  Двор наполнен прыгающими,
визжащими и лающими собаками. Старый князь, его сыновья и внуки в охотничьих
одеждах радостно кинулись навстречу.  Оказалось,  что никогда так вовремя не
жаловали  дорогие  гости...   Ловчие  выследили  горных  турачей,  предстоит
небывалая охота.
     Будто не  замечая озадаченности послов,  Мухран-батони приказал к  заре
подать благородным князьям охотничьи плащи и оружие.
     Вмиг была подана в Охотничьем зале легкая еда из двадцати смен.
     С  первым  светом  из  конюшни вывели не  княжеских коней,  а  отборных
кабардинских скакунов под  богатыми седлами  и  чепраками,  каждому князю  с
отличительным знаком его знамени.
     Старый князь упрашивал принять коней в  дар  за  честь,  оказанную дому
Мухран-батони.
     Послам ничего не  оставалось,  как,  выразив искреннюю признательность,
выехать на  охоту и  три  дня гоняться то  ли  за  Мухран-батони,  осатанело
лазающим по скалам, то ли за турачами, осатанело прыгающими по скалам...
     А  когда  под  веселые рулады  рожков вернулись в  замок  и,  отпировав
удачную  охоту,   снова   приступили  к   делам  посольства,   Мухран-батони
нахмурился.  Разве он не ясно выразил свою мысль? Разве его внук Кайхосро не
достаточно твердо  заявил  о  невозможности выполнить  просьбу  картлийского
княжества?  Почему,  имея такого мужа,  как Георгий Саакадзе, ищут правителя
Картли?  Да,  правителя,  ибо никто не  смеет занять престол законного царя,
временно отсутствующего.
     Князья ужаснулись:  а что, если?.. Все понятно, Саакадзе тайно хлопотал
не о Мухран-батони,  а о себе,  и могущественная фамилия обещала ему помощь.
Нет,  не  бывать  такому!  Князья  не  подадут на  свою  голову меч  Георгию
Саакадзе.
     Посольство бросилось в Тбилиси умолять церковь вмешаться. Князья уже не
замечали ни цвета Ксанки,  ни тишины, ни грома. Они как одержимые пронеслись
через городские ворота.
     Католикос  казался  встревоженным:  лучшего  ставленника он  не  видит.
Придется прибегнуть к высшей силе. Он подумает, посоветуется с богом.
     - Не с богом,  а с Саакадзе! - шепнул светлейший Липарит нахмурившемуся
Газнели.  -  Слышал,  он  завтра возвращается с  твоим  Дато  после  осмотра
старогорийской дороги. За верблюдов принялся.
     Газнели вспылил и прохрипел:
     - Кстати возвращается:  хочу внука крестить.  Давно пора,  дела царства
задержали...
     Наутро Трифилий посетил Хорешани и  сообщил о  желании ее отца повидать
внука и совместно назначить день крестин.  Католикос дал согласие воспринять
из купели первенца Хорешани.
     В  доме  поднялась суматоха.  Но  Хорешани заявила:  "Большого пира  не
будет. У Саакадзе траур".
     Узнав об этом,  Русудан поспешила к Хорешани,  стала выговаривать: "Как
можно первого сына бедно крестить?!  Пусть будет, назло врагам, большой пир!
Пусть видят, как рождаются в семье азнауров новые воины! Пусть знают: одного
отнимут -  десять на его место станут.  О, зачем у Русудан Саакадзе так мало
сыновей!"  К  вечеру вновь прибыл Трифилий и  сообщил,  что Газнели надеется
видеть Георгия и  Русудан на обс