кожаные сосуды.
     В  башнях  с  пирамидальными крышами  замелькали огоньки.  Это  старухи
зажигали свечи перед тусклыми образами.  Кричали дети, женщины выносили золу
и разбрасывали ее,  приговаривая:  "Боже правый,  пусть так развеется град!"
Хватали  котлы  и  тазы,  ставили посредине улочек,  благоговейно простирали
руки: "Пресвятая дева Мария, матерь божия, что тебе стоит, - преврати град в
дождь!"
     Мальчики поставили посредине скатерти,  побелевшей от  града,  кадку  с
растопленным маслом. Анта опустил перед Димитрием коровий бок, обильно полил
маслом и просительно поклонился.
     Град  оглушительно бил  по  котлам.  Старший деканоз хитро посмотрел на
небо и, подняв руку, проникновенно проговорил:
     - Боже правый, отврати от нас град! Да прославится имя твое! Ты властен
над вселенной ибо небо и земля суть царство твое.
     - Аминь! - хором воскликнули тушины и опять залпом опорожнили матары.
     Ущелье умолкло,  точно  кто-то  могучей рукой  сдернул с  неба  тяжелую
завесу.  Появилось солнце и  ласково снизошло на горы.  Деканоз торжествующе
оглядел сидящих.  Мальчики втащили на скатерть бурдюк с медом. Гулиа опустил
перед Даутбеком груду хмиади, обильно полил медом и просительно поклонился.
     Даутбеку почудилось,  что его оглушил хоботом по  голове передовой слон
раджи.  Снова  в  матарах  запенилось  пиво.  Скатерть  заполнилась толстыми
лавашами, шашлыками из дичины, бурдюками с ахметским вином.
     Вдруг  опять потемнело,  белым огнем сверкнула молния.  Деканоз схватил
кусок железа и стиснул в зубах.  Но гром все же бухнул,  и,  словно из котла
пиво,  хлынул  проливной дождь.  Вокруг скатерти зажурчали ручьи,  но  Мети,
держа обеими руками баранью ногу, продолжал смачно грызть ее.
     Деканоз  приказал мальчишкам немедля  втащить котлы  и  тазы  обратно в
башни и повернулся к развалинам храма:
     - Слава и сила господу,  величие сегодняшнему дню! Святой Элиа, направь
лучше колесницу свою на  шамхала,  пусть поразят молнии его  грешную страну.
Святой Элиа, наш хранитель!
     - Аминь! - хором воскликнули тушины и залпом опорожнили матары.
     Хрустально-голубые полосы  ливня  внезапно сменилось снежной крупой.  И
так же внезапно все смолкло, и вновь брызнуло солнце.
     Мальчишки опустили на скатерть деревянные подставки с када,  начиненной
салом и кусками копченого мяса.
     Даутбек  подтащил  Димитрия  к  краю  пропасти.  Величественная картина
потрясала душу,  -  так  они  и  сказали Анта.  Над ними расплавленной синью
переливалось небо,  а  под ногами,  в  ущелье,  бурлили черные тучи,  и  под
раскаты грома, в ослепительных вспышках молний, трепетали скалы.
     Два  дня  шумели  тушины  вокруг жертвенника Хитано.  На  третий слегка
побледневший Даутбек,  вздыхая,  сказал: "Нам так полюбился Паранга, что, не
будь  на  наших  плечах  большой  заботы,  мы  бы  год  прогостили здесь,  у
гостеприимного Анта Девдрис".
     Анта понял,  гость хочет говорить о  деле.  Даутбек долго и  настойчиво
убеждал,  и  Анта  обещал  посовещаться со  старейшими и  вынести решение на
одобрение народа.
     О всех приемах переговоров азнауры были предупреждены Георгием.  Следуя
его примеру, Димитрий вынул из хурджини монеты, разложил в маленькие кисеты,
вышитые бисером,  а  Даутбек сунул в  карман перстни,  и  они  направились к
деканозам.
     Посещения  азнауров  деканозы  ждали,  но  притворились  удивленными  и
обрадованными  оказанным  почетом.   Даутбек   преподнес  старшему  деканозу
перстень с яхонтом,  а пяти младшим - по кольцу с бирюзой. Жрецы не пытались
скрыть удовольствие -  улыбались,  прицокивали, убеждали, что из поколения в
поколение, вместе с именами отважных азнауров, будут переходить эти красивые
знаки внимания.
     Когда  улеглось  восхищение,   азнауры  в   самых  вежливых  выражениях
поблагодарили   священнослужителей  за   чудо   с   градом,   за   оказанное
гостеприимство и  просили  любимых  ангелами жрецов  принять  на  счастье по
кисету.
     Сразу почувствовал Даутбек:  деканозы во всем поддержат просьбу гостей.
Деканозы  полюбовались тонкой  бисерной вышивкой,  как  будто  содержимое не
представляло для них значения,  -  дорог подарок.  Старший из  них,  в  виде
особой милости, начал показывать священную утварь, хранившуюся в капище.
     С  благоговением рассматривали Даутбек и  Димитрий серебряные азарпеши,
кулы,  кувшины.  Притворно восхищались,  ибо  видели на  своем  веку  немало
драгоценных изделий.  Но одна чаша приковала их удивленный взгляд:  покрытая
серебром и позолотою, она была испещрена затейливыми арабесками.
     Димитрий заинтересовался -  из  чистого ли серебра эта прекрасная чаша?
Деканозы переглянулись, старший важно заговорил:
     - Не  серебром славится эта чаша,  а  силой.  Много столетий тому назад
один из  царей леков никак не  хотел успокоиться -  надоел тушинам набегами.
Нашлет орду - и пастбище, как после саранчи, пустеет. Ворвутся то в один, то
в другой аул...  и каждый раз отлетал чей-нибудь ангел от плеча витязя,  все
меньше становилось тушин в аулах,  все чаще зажигали восковую свечу и трижды
обносили  черную  курицу  вокруг  вдовы.  Сокрушался  хевисбери,  тоже  Анта
звали...  Пришел к  деканозам ночью и  сказал:  "Есть у меня шашка,  еще мой
прадед сражался ею,  множество славных побед одерживал.  Но я  прячу шашку в
сундуке,  ибо меняет она цвет свой: днем красным отливает - может, от крови?
- ночью чернее смолы -  может,  от гнева?  Благосло