ь,  -  кричал Гиви,  -  но пусть и  ангел не
спорит!  Назовем  -  Дато.  Будут  в  "Дружине барсов" два  Дато:  большой и
немножко меньший.  "Барсы" не должны стареть.  Вот Миранда сына ждет,  я уже
сказал - Ростомом назову, согласилась.
     - Госпожа Хорешани, богом молю, назови - Паата.
     - Нет,  Циала, не проси, слишком тяжело часто повторять это имя... - И,
обрывая разговор, Хорешани поспешно вышла.
     "Как странно,  -  подумала Хорешани,  -  ни  разу не упоминал Георгий о
погибшем сыне,  ни разу не выдал своих страданий!" - Она порывисто отдернула
прозрачный малиновый занавес, распахнула настежь окна своей комнаты.
     Вдали  дымчатыми клубами  по  изломам гор  скользили облака.  На  узкой
улочке молодой амкар в чем-то убеждал уста-баши, а тот в раздумье покручивал
седой ус.  Плеснуло голубым шелком знамя:  барс, потрясающий копьем. Задорно
шагали метехские копейщики,  подпрыгивали на  цаги золотые кисти,  на поясах
сверкали ханджалы,  отнятые у  шах-севани в Марткобской битве.  Саакадзевцы!
Хорешани тепло улыбнулась.
     Через мост,  где раньше, позвякивая колокольчиками, тянулись караваны с
чужеземными товарами и  на белых верблюдах восседали купцы,  сейчас медленно
ползли арбы с зеленью, птицей в клетках, дровами из окрестных деревень.
     Словно  после  тяжелого сна  пробуждался Тбилиси.  Уже  кое-где  красят
балконы синей и  оранжевой краской,  вытряхивают паласы,  чинят медные тазы,
рукомойники.  На  плоских крышах  женщины рассевшись вокруг чаш,  перебирают
рис.
     Внезапно взвизгнули дудуки -  трое кутил в  черных чохах,  с  весенними
цветами на остроконечных папахах задорно прославляли солнце и  вино.  Теперь
бездельникам не надо искать предлога: решили год праздновать победу.
     Хорешани перевела взгляд на другой берег Куры. Там над Метехским замком
реет знамя, врученное католикосом Георгию Саакадзе, которое он грозно пронес
сквозь огонь битв по картлийской и кахетинской землям.  Начальник Метехского
замка, ее отец, сам водрузил эту святыню на башне Багратидов.
     Отец!  Неужели не  прибудет?  С  тех  пор  как повенчалась она с  Дато,
разгневанный князь отказался ее  видеть.  Но она знала,  отец сильно горюет.
Из-за козней Церетели и Андукапара он остался одиноким.  Вся фамилия Газнели
истреблена якобы  за  свою  приверженность к  Саакадзе.  Но  всем  известно:
Моурави тут  ни  при  чем,  разбойники хотели присвоить богатые владения,  и
только чудом  отцу  удалось спастись.  Озадаченные князья решили:  Газнели -
колдун.  Пресвятая дева!  Неужели первенец единственной дочери не  размягчит
сердце упрямого деда?  Надеялась,  обрадуется князь, поспешит к внуку... имя
просила выбрать,  но старик неумолим,  прислал подарки и мамку,  вынянчившую
ее,  Хорешани, приказав старухе охранять внука больше своей души, в сам - не
отказывается и  не приходит.  Доколе ждать?  Русудан,  кажется,  с Трифилием
говорила.  Русудан!  Не  радуется она возвышению Георгия,  опасается князей,
хотя они после Марткоби совсем пригнулись.  Пригнулись,  говорит Русудан,  а
из-под век искры летят...  Все меняется.  Вот церковь - раньше проклинала, а
теперь каждое воскресенье служит молебны о  здравии Великого Моурави.  Народ
ликует:  новое  время  -  время  Георгия Саакадзе,  время освежающего дождя.
Азнауры спешат союз  укрепить,  амкары гордятся,  уверяют,  что  всегда были
верны Моурави,  а сами только и мечтают разбогатеть... А неутомимые "барсы"?
Как  опьяненные  носятся  они  по  Картли,   грозят  все  княжеские  рогатки
переломать на  дорогах.  Пануш  и  Матарс говорят:  доски нужны для  починки
мостов.
     "Барсы" от  удачи совсем потеряли головы.  И  лишь  Ростом и  Элизбар в
полной мере изведали поражение,  поняв, что легче разрубить гору, украшающую
край долины, чем комара, отравляющего тысячи тысяч жизней.
     И  все от  щедрот царей!  Кто просил Баграта Пятого наградить маленькое
село  Лихи  большим  сигелем  на  право  впадения  речной  рогаткой?  И  вот
благородные  "барсы"  вынуждены  отступить  перед   натиском  скаредности  и
алчности.
     Не успели они,  Ростом и  Элизбар,  осадить коней на церковной площади,
как  лиховцы  вмиг  заполнили ее,  настороженно и  воинственно поглядывая на
азнауров.  "Барсы" хотели было поговорить раньше со священником, но не могли
нигде его обнаружить.  Какой-то  пожилой лиховец,  нагло прищурив водянистые
глаза,  охал:  "Уехал священник, только не заметил - на белом жеребце или на
пегой кобыле.  А куда -  не сказал:  может, туда, а может, сюда. Только если
его нет там,  то нет и тут".  "Барсы" поняли:  спрятался.  А гзири и нацвали
хмуро заявили: "Пусть азнауры народу скажут, зачем пожаловали".
     Но,  едва  выслушав  Ростома,  лиховцы  разразились  такими  неистовыми
криками,  что,  казалось,  вот-вот  обнажат кинжалы.  Лишь холодное молчание
"барсов" несколько умерило пыл разошедшихся владетелей рогатки на Куре. Один
из старейших, опираясь на суковатую палку, просил объяснить, почему их хотят
лишить законного заработка: "Вода от воды свободна, а не от бога".
     Ростом долго разъяснял,  какой вред  торговле от  рогаток на  дорогах и
реках:  "Тут  черта вспомнить к  месту,  рогатки от  рогатого".  Насмешливые
улыбки роились.
     - Э-эй,  люди!  -  стоя на коне, увещал Элизбар. - Блеск монет не блеск
солнца. Корысть к счастью не приводит. Откажитесь от недостойных действий, и
справедливость окажет вам помощь.
     - Гоните рогатого, - вторил Ростом, - получите льготы.
     - А князья уже отказались от рогатого? - ехидно спросил кто-то.
     - Скоро и князья раскрепостят дороги.
     - О-хо-хо-хо! - затряслись от смеха лиховцы, подталкивая друг друга.
     - А может, скажете, - не задумал ли к