Содержание

                            Время освежающего дождя

                            Часть пятая

                            Словарь-комментарий



 * ЧАСТЬ ПЯТАЯ * 


ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Робко расцветала первая роза. Хорешани заботливо полила нежный цветок и
подвинула фаянсовый кувшин ближе к  теплым лучам.  Счастливый вестник родной
земли  -  рассада была  прислана из  замка ее  отца,  князя Газнели,  и,  по
фамильному обычаю, выращена ею перед рождением ребенка.
     - Клянусь тринадцатью святыми отцами, он узнал меня! Смотри, смеется!
     - Как  же  не  узнать четырнадцатого святого?  Два  часа в  праздничной
одежде над люлькой стоишь, а Моурави тебя с утра ждет.
     - Э,  незачем торопиться!  Моурави и  католикос со светильником по всей
Картли царя ищут...  -  Дато опустился на подушку у ног Хорешани.  - Знаешь,
дорогая,  у  отца был  полон дом детей,  родились,  росли,  голосили на  все
местечко,  но  я  их  не замечал,  а  вот...  -  кивнул на люльку,  -  никак
успокоиться не могу, удивляюсь и не понимаю: жил, жил, и вдруг - сын... Одно
меня тревожит -  очень тоненькая стала,  совсем, как тогда... - Дато любовно
коснулся похудевшей руки.  -  Помнишь,  в Метехи,  возле дерева я первый раз
тебя поцеловал,  ты смеялась,  а у меня под ногами земля дрожала... А теперь
ты ко мне спокойна, словно ручей в позднюю осень.
     - Не  тревожься напрасно.  Женщина родит ребенка,  немножко посердится,
почему мужчина тоже не мучился,  и торопится повторить глупость,  а он,  как
гусь после воды,  еще веселее перья топорщит.  О чем только бог думал, когда
создавал Адама?
     - О войне, наверное!
     Дато и Хорешани обернулись и расхохотались.  Гиви, как всегда, ворвался
без  предупреждения и  уже  сидел  на  ковре  около люльки,  склонившись над
малюткой.
     - Взял!  Взял! Клянусь ста тридцатью воинами святого Гоброна, взял! - И
Гиви неистово заплясал. - Пять дней я томился.
     - Что ты дал ему? - встревожился Дато.
     - Кинжал, конечно.
     - Гиви, какой амкар тебя придумал? На что двухмесячному азнауру оружие?
- всплеснула руками Хорешани.
     - А  что,  ему  крест  нужен?  Спасибо!  Уже  однажды такое  случилось.
Настоятель Трифилий в люльку крест подкинул,  Бежану тоже два месяца было, а
взял.  Теперь в  рясе ходит сын  Великого Моурави...  Думаешь,  наш  Георгий
повеселел от этого? Бабо Кетеван прямо сказала: "Что первое ребенок схватит,
тем  и  владеть будет".  Я  двенадцать кинжальчиков амкару Сиушу заказал,  в
каждом кармане по три ношу,  все время на страже.  У  какого "барса" родится
сын, пусть непременно к оружию потянется. На что нам монахи?
     Старая  мамка  укоризненно взглянула на  смеющихся Хорешани  и  Дато  и
поставила на скатерть кувшин и чашу:
     - Пей, азнаур, слова твои золотом падут на судьбу ребенка.
     Дато  пытался отобрать кинжальчик,  но,  к  восторгу Гиви  и  суеверной
радости мамки, малютка крепко держал рукоятку.
     - Оставь,  батоно,  -  мамка решительно отклонила руку Дато, - пусть он
сто лет не выпускает оружие и врагов истребляет, как Давид Строитель.
     - Да  живет без  конца имя Давида!  Но  чем плохо,  если маленький Дато
будет сражать проклятых,  как Георгий Саакадзе?  -  И Гиви залпом осушил три
чаши подряд,  приговаривая:  -  За Великого Моурави! За прекрасную Хорешани,
подарившую нам нового азнаура! За "Дружину барсов"!
     Мамка вновь наполнила чашу и  напомнила о  крестинах:  нехорошо,  когда
воин два месяца живет без имени.  Ангел у изголовья так тяжело вздыхает, что
огонь в светильнике вздрагивает. Черт тоже в покое не оставляет, хотя близко
и  не подходит,  -  икона на люльке,  -  но в очаге зеленый язык показывает,
просит люльку покачать, любит, если ребенок некрещеный.
     - Э, мамка, доброму азнауру черт не повредит!
     - Правда,  батоно Дато,  но лучше,  если ангел узнает имя и сообщит его
горам, ущельям и рекам.
     Циала, первая и последняя возлюбленная Паата, подавила стон. Уже третий
день сидела она неподвижно в  углу,  кутаясь,  несмотря на тепло,  в  черный
платок.   Из  Ирана  в  Картли  ее  переправил,  конечно,  в  полной  тайне,
Сефи-мирза.  Он  передал ей  пояс,  который был  на  Паата в  страшный день,
передал и свой наказ: "Не сразу направься к матери моего друга, раньше через
ханум Хорешани извести..."
     Выслушав  несчастную,  Хорешани  горестно подумала:  "Легко  сказать  -
извести,  еще совсем рана свежа,  минуло лишь полгода.  Хорошо, что Саакадзе
обременен заботами и не заметил приезда Циалы".
     - Я  за  черта не заступаю