таешь себя храбрее "льва Ирана"?!  -  Шах погладил золотой
эфес ятагана. - Отсечь дерзкому голову.
     Подбежали  сарбазы  шах-севани,   сверкнуло  лезвие,  и  голова  Арчила
покатилась по замершей площади.
     "Барсы" быстро  взглянули на  Саакадзе.  Арчил  -  верный телохранитель
Георгия,  выросший у него в доме. Лицо Саакадзе осталось неподвижным. Только
Папуна заметил легкую бледность и чуть дрогнувшую морщинку у глаз. "А может,
просто устал?  Много ночей не спит,  не легко ему",  - подумал Папуна, уходя
подальше от тяжелого зрелища.
     Эрасти с  ужасом смотрел на обезглавленного Арчила,  не в силах отвести
взгляда от застежки на окровавленной шее. Он вспомнил, как Саакадзе когда-то
в  Ананури спас  этого Арчила от  продажи туркам.  Видно,  суждено было  ему
погибнуть от руки мусульман.
     - Видно,  нам  всем  суждено погибнуть от  руки проклятых мусульман,  -
сдавленно проговорил Дато, отойдя подальше с Ростомом.
     - Но Георгию, как видно, никого не жаль, все готов отдать разбойнику.
     - Ростом,  если сомневаешься в  Георгии,  лучше сейчас от него уходи...
Нарочно с нами холоден, не хочет мешать нашим решениям.
     - Дорогой Дато,  я  не  такой крепкий,  как ты и  Даутбек,  и  не такой
слепой,  как Димитрий,  но я никуда не уйду. Разве мы можем сейчас жить друг
без  друга?  Я  оставил молодую жену,  двух  детей,  я  связал мою  жизнь  с
"Дружиной барсов"...  Но я хочу знать, не волками ли мы вернулись на родину?
Слышал, как народ проклинает Георгия?
     - Слышал... Думаю, народ скоро сменит проклятие на благословение. Но ты
хорошо знаешь,  не Георгия в том вина,  что так вышло. Перс обманул Георгия,
обманул нас всех...  А  ты  думаешь,  легко Георгию это пережить?  Мы вместе
страдаем, Георгий один...
     - Что же теперь будет, Дато?
     - Только Георгий знает,  что  будет.  Это  он  кует  по  ночам  крепкую
подкову,  он не спит, обдумывая месть шаху и князьям. Не будем отягощать его
душу нашими сомнениями, должны ему верить, иначе мы на помощники его планам.
     - Смотри,  Дато,  на  гребнях гор  сторожевые башни  все  еще  посылают
огненные предупреждения...  Думали ли мы когда-нибудь, что эти огни зажгутся
против нас? А снег, как саван, горы окутал.
     - Успокойся, Ростом, скоро мы сами зажжем огни призыва...
     Папуна и Эрасти неотступно,  словно тень, следовали за Саакадзе. Папуна
тревожно поглядывал на застывшие глаза Георгия.
     "Уже принял решение", - подумал Папуна.
     Эрасти тоже  думал  о  горячо любимом господине и  друге.  Он  также не
обманывался и чувствовал - не остановится Георгий Саакадзе, пойдет до конца.
Но  сколько ни ломал себе голову,  не мог додуматься,  где же этот конец?  И
какой он  будет?  Все равно,  лишь бы от себя не прогнал,  лишь бы с  ним не
расставаться до последнего часа... Без него не надо ни жизни, ни радости.

     До  поздней ночи бродили "барсы" по отдаленным улицам Гори...  Вот она,
родная земля,  там,  за этой синеющей полосой - Носте. Но они уже не мечтали
увидеть ее.  Не  рвались туда.  Стыд  сжимал сердце,  огонь жег  глаза.  Они
бродили по  Гори,  боясь  остаться одни,  боясь  мягких  постелей и  жестких
мыслей.
     Раненым  шакалом выл  горный  ветер.  На  холодном бледном небе,  точно
брошенный  обледенелый  щит,  бледнела  луна.  Густые  предрассветные туманы
клубились над вершинами.

     Луарсаб,   поняв  бесполезность  подвергать  Тбилиси  разгрому,   вывел
последние дружины тваладцев и  отступил с ними в Самухрано,  наскоро укрепив
подступы  к  Мухрани.  Луарсаб  инстинктивно  избегал  сражений  с  Георгием
Саакадзе.  Не от недостатка храбрости,  но во имя Тэкле. Он думал: "Если она
жива,  то пусть ужас не наполнит ее нежное сердце -  я не погибну от руки ее
брата,  и ее брат не погибнет от моей руки.  А если встретимся,  один из нас
живым с поля брани не уйдет.  Пусть бог его покарает за измену своей стране,
а моей Тэкле и без того много горя".
     Эреб-хан,   узнав  от  лазутчиков  о  месте  нахождения  Луарсаба  и  о
малочисленности его дружин, бросился на рассвете к укреплениям Мухрани.
     Старик  Мухран-батони  по  приказу  Луарсаба заперся в  своем  замке  с
крестьянами и дружиной.
     Шадиман, взволнованно глядя на Луарсаба, дрогнувшим голосом заявил, что
он  решился на рискованный шаг.  Он сумеет убедить проклятого "льва Ирана" в
желании Луарсаба быть в  вассальной зависимости,  и  пусть шах обложит какой
угодно данью  народ Картли.  "Потом,  когда уйдет в  Иран,  с  помощью турок
избавимся  от  персидского удовольствия",  -  уверенно  закончил  Шадиман  и
ускакал с усиленной охраной в Гори.
     Луарсаб с отвращением подумал: "Бежит к шаху, опасаясь Саакадзе".
     Царь и не подозревал,  что еще накануне прибыл от Андукапара оруженосец
с  долгожданным ответом.  Шах милостиво подписал ферман о неприкосновенности
Марабды  и   ее   владетеля.   Князь   Шадиман  Бараташвили  может  спокойно
проследовать в  Гори,  где  "лев  Ирана"  сейчас  удостаивает своим  высоким
вниманием картл