ийские послы. А что, если их не сумеет удержать Хосро-мирза? Не
пленники ведь послы.  А  что,  если русийский царь веру выше торговой дружбы
поставит? Говорят, отец молодого царя - патриарх. Нет, опасно медлить, как с
Астраханью. Необходимо покорить Грузию и Шамхалат. Но как?"
     Затруднительное положение шаха Аббаса разрешили грузинские феодалы.

     На  верхней башне Ломта-горы  реет знамя Багратидов.  Но  в  грузинском
стане не празднуют победу, в стане тихо. Луарсаб знает - это только начало.
     В  белом  шатре,  переполненном дружинниками,  слышится  проникновенный
голос  архиепископа Феодосия.  Раскачивается кадильница и  стелет синий  дым
перед потускневшей иконой кватахевской божьей матери.
     В  шатрах  князей  шумно.  Каждый  заносчиво старается приписать победу
себе.  Каждый  думает  о  выгоде  своего  замка.  Шадиман усиленно разжигает
воображение князей  обещанием богатых  трофеев в  случае  поражения шаха,  а
главное, избавлением от азнаурской опасности.
     Только в шатре Баграта тихо. Говорят шепотом.
     - Уж  не  думаешь  ли,   мой  светлейший  Баграт,  стоять,  как  верный
дружинник, в лощине, укрепляя трон Луарсаба?
     - Нет,  мой Андукапар,  думаю другое. Надо уйти не слишком поздно, но и
не слишком рано.  Бог знает,  как может повернуться война?  А  вдруг Зураб и
Нугзар устыдились и придут на помощь Луарсабу?  Вдруг собачник Мухран-батони
притащится  сюда  со  своей  бесчисленной сворой?  Вдруг  Трифилий  пригонит
монастырских чертей?  Вдруг Георгий Имеретинский,  как дурак, вмешается не в
свое дело?  А разве Леван Дадиани или Мамия Гуриели не чувствуют, где пахнет
золотом?  А  когда ты  видел атабага Манучара сидящим дома,  если у  соседей
праздник?  Только убедившись,  что  перечисленное не  сбудется,  можно уйти.
Иначе навек потеряешь Картли и  картлийский трон Багратидов.  И  тогда можно
очутиться в  Исфахане и,  поселившись против дворца Саакадзе,  созерцать его
величие, обгладывая кости с шахского стола.
     Не  раз  велась  эта  дружеская  беседа.  Баграт  выжидал.  Первый  бой
встревожил его.  Луарсаб  может  победить,  и  тогда  он,  Баграт,  навсегда
распростится с картлийским троном. Но зачем ждать? Если прийти сейчас, после
победы Луарсаба,  шах особенно оценит такую покорность...  Если прийти после
победы шаха,  то не посмеется ли персидский пев над запоздалой преданностью?
И  не  отдаст  ли  проклятому Саакадзе  замки  его  и  Андукапара?  Конечно,
посмеется и,  конечно, отдаст. Нет, надо прийти вовремя: не слишком рано, но
и не слишком поздно. Тем более, цари Имерети, Гурии и Самегрело медлят.
     Баграт, Симон и Андукапар ночью незаметно стянули свои дружины и вывели
их из ущелья, оголив правые отроги Ломта-горы.
     Когда  Луарсабу утром  донесли  о  бегстве трех  князей,  он  задумчиво
сказал: "Это только начало".
     И  действительно,   князья,  узнав  о  бегстве  светлейшего  Баграта  и
Андукапара,  переполошились:  не  опоздать  бы  им;  ведь  шах  обещал  всем
явившимся к  нему  с  покорностью ферманы  на  сохранение замков  и  награду
владениями тех князей, которые остались верными Луарсабу. Через день Луарсаб
узнал о новой измене. С верховьев речки Алгети увел свои дружины Цицишвили.
     Обнажив   Карадхунанисское  ущелье,   скрылся   с   конными   лучниками
Джавахишвили.
     Тихонько  ночью  за  ним  ускакали  князья  Магаладзе  с   легкоконными
дружинами.
     Зараженные  бегством  картлийских  князей,   кахетинские  князья  Нодар
Джорджадзе и Давид Асланишвили сняли с позиций и увели конницу Теймураза.
     И  тотчас  же  из  лощины  четырех гор  вывели  личные дружины Эристави
Ксанские.  За  ними,  снявшись  с  высот,  исчез  со  своей  дружиной Пешанг
Палавандишвили.
     Эта неслыханная измена князей Картли в  момент напряжения всех народных
сил,  в  момент  победы,  сильно  подорвала дух  народа.  Города и  деревни,
замкнувшись, не знали, на что решиться:
     - Князья изменили, а если Шадиман победит нашими руками, еще тяжелее на
шею ярмо наденет.
     - А шах, если победит, что наденет?
     - Шах не победит, Георгий Саакадзе не пустит.
     - Из Кахети старый Роин пришел.  Клянется, Георгий в Кизисхеви к народу
доброе сердце держал.
     - Георгий на народ не может сердиться, против князей идет.
     - С народом Георгий дружен.
     - Теперь тоже надо верить...
     Такие разговоры не прибавляли дружинников Луарсабу.
     И с вершины Ломта-горы Луарсаб видел, как на равнину "ада" - Джоджохета
- лавиной хлынуло иранское войско, стремясь к обнаженным позициям.
     В  этот  час  Асламаз привел к  Луарсабу гонца от  Хорешани.  На  гонце
клочьями висела бурка,  из рваных цаги торчали посиневшие пальцы.  Видно, не
легкий путь проделал Омар.
     Прочитав послание,  Луарсаб посветлел:  сколь отрадно знать о  душевной
чистоте грузинской женщины.
     Луарсаб  призвал  в  свой  шатер  Гуния  и  Асламаза.  Он  поблагодарил
начальников тваладской конницы за верность Багратидам и  спросил -  хотят ли
они оказать большую услугу Картли?
     Гуния  и  Асламаз  вынули  шашки  и  на  скрещенных лезвиях поклялись в
верности царю.
     Луарсаб сказал о своем секретном намерении послать их, опытных в боях и
в красноречии, за помощью к русийскому воеводе.
     Ночью,   воспользовавшись  вьюгой,   Асламаз  и  Гуния,  выбрав  верн