ские чеканы, мечи крестоносцев, испанские шпаги, щиты из кожи
носорога,  панцирные  нагрудники,  хамаданский серебряный  шишак,  обернутый
шелковой шалью и нитками жемчуга,  багдадские латы, персидские боевые цепи -
все это в непривычном покое дремало на белых стенах.
     Каждая  рукоятка,  каждый  клинок  будили память о  яростных битвах,  о
длинных путях, о бесконечных пространствах и упорных стремлениях.
     С  теплой усмешкой Георгий оглядел свою комнату:  спартанское убранство
не гармонировало с великолепием оружия. Грубо сколоченная грузинская тахта с
ковром,  мутаками и жесткой подушкой служила ему постелью. Картлийская бурка
и  папаха висели в  углу,  а  на  дощатом низком столе,  покрытом ностевской
домотканой скатертью,  стоял деревенский глиняный кувшин с водой и чаша. Над
столом изогнулся светильник из рога оленя, убитого Георгием в молодости. Под
светильником на  тонкой цепочке висел кисет,  некогда подаренный ему золотой
Нино.
     Георгий  снял  кисет  и  бережно  достал  горсть  грузинской земли.  Он
захватил ее в Носте, покидая Картли. Георгий жадно вдохнул неувядающий запах
родины.  Затем осторожно вынул шелковый лоскут со  дна  кисета,  развернул и
посмотрел на  золотой  локон  синеглазой Нино.  Повесив кисет,  Георгий тихо
вышел и плотно закрыл за собой дверь.  Он проходил через анфиладу комнат, не
замечая иранской и индийской роскоши. Дворец еще спал.
     По мраморной лестнице Георгий сбежал в сад. Здесь под высокой финиковой
пальмой уже ждал Эрасти с  большим кувшином,  наполненным холодной водой.  И
хотя во дворе имелся банный зал с бассейнами,  искусственным дождем и нишами
с благовониями и маслами, Георгий не изменял привычке далекой юности.
     Он сбросил шелковый халат и вытянул сильные руки.  Ранние лучи заиграли
на могучих плечах.  Огромные шары мускулов катались под упругой кожей, точно
выкованное из  смуглой  бронзы  тело  впитывало в  себя  прохладу и  солнце.
Георгий подставил согнутые чашей ладони,  и  Эрасти благоговейно влил в  них
полкувшина. Георгий с наслаждением окунал лицо в воду, фыркал, брызги летели
во  все стороны,  скатывались по  спине Георгия и  по  лицу Эрасти.  Георгий
смеялся над  гримасами Эрасти и  снова и  снова гонял оруженосца за  водой к
фонтану.
     Насухо  вытершись банной простыней,  Георгий стал  метать диск.  Медный
круг,  вырываясь из пальцев,  перелетал через пальмы и  тонул в синеве неба.
Эрасти подал  двухконечное копье.  На  высоком шесте желтел кружок.  Георгий
бросил копье,  и  кружок стремительно вылетел из  обруча.  Выругав Эрасти за
увиливание от воинских упражнений,  Георгий,  словно горный олень,  рванулся
вперед.
     - Эй, Эрасти, догоняй! - крикнул Георгий, ускоряя бег.
     Эрасти последовал было за  ним,  но,  сделав несколько прыжков,  махнул
рукой,  сел  на  мраморный  барьер  фонтана,  терпеливо  ожидая  неутомимого
"барса".
     А  когда проснулся дворец,  слуги увидели властное лицо могущественного
сардара Георгия Саакадзе.  Он  надменно спустился по мраморной лестнице,  за
ним  волочился персидский алый плащ,  отороченный мехом,  и  звенело золотое
оружие.
     У  входа  толпились слуги.  Старший конюх  в  фиолетовой одежде  подвел
любимого коня Георгия -  черного Джамбаза - в уборе с серебряными узорчатыми
бляхами. Чепрак из малинового бархата играл золотой и серебряной вышивкой.
     Эрасти  подал  нагайку,  оплетенную  золотыми  нитями.  Саакадзе  легко
вскочил  в  седло,  обитое  серебром,  Джамбаз изгибал выхоленную шею,  тряс
головой.
     Георгий выехал из мавританских ворот на улицу. За ним - Эрасти и рослые
телохранители.
     Исфаханцы шумно  встречали сардара.  Угождая  любимцу шах-ин-шаха,  они
бежали за Джамбазом и, надрываясь, пели о победах прославленного полководца.

                О гурджи, большой гурджи,
                     сколько сбил ты башен-стен!
                Про тебя сказал хаджи, -
                     возрожденный ты Ростем!

                Ты летишь быстрей орла,
                     равен тигру и огню,
                Под Неджефом сам пророк
                     передал тебе ханжал.

                Кровь у турок замерла,
                     лишь надел гурджи броню,
                Ветер, горы и песок
                     ты в одной руке зажал.

                Розу видит соловей,
                     но поет он для гурджи.
                Ты сверкнул из-под бровей -
                     пали в Индии раджи.

                О гурджи, большой сардар,
                     ты победами богат.
                Вел с добычей караван,
                     цепи бились на пашах.

                Лишь нанес мечом удар,
                     пал к ногам твоим Багдад...
                "Саакадзе пехлеван!" -
                     молвил грозный шах-ин-шах.

     Саакадзе щедро бросал в толпу мелкие монеты.

     Колючие цветы обвивали беседку "отдыха и