ной водой большие,  покрытые кровяными
пятнами руки.
     Георгий сидел  на  обгорелом пне  и  торопливо поедал из  глиняной чаши
дымящееся лобио.  Он  два дня ничего не  ел,  и  сейчас для привала не  было
времени. Народ спешил в Тбилиси.
     - Освободим Тбилиси!  Освободим Тбилиси от шахских собак!  -  слышались
воинственные крики.
     Старики,  приложив ладони к глазам,  долго смотрели вслед Саакадзе.  До
поздней ночи взбудораженные крестьяне слушали рассказы стариков об  Амирани,
который разорвал цепь  и  сейчас  шагает по  Картли тяжелой поступью Георгия
Саакадзе.
     Все  ближе  придвигались к  Тбилиси картлийские дружины.  Георгий ехал,
окруженный своим  народом.  Он  улыбался в  густые усы  улыбкой,  покоряющей
сердца воинов.
     Пройдено  Дигомское  поле.  Уже  виднеются  зубчатые  стены  тбилисской
цитадели.

     В  Метехском  замке  и  крепости  тревога.  Персидский гарнизон  спешно
готовится к обороне.  Шадиман,  осунувшийся,  день и ночь скачет по Тбилиси,
руководя  укреплением.  Он  усилил  предкрепостные  завалы,  закрыл  наглухо
Метехи,  поставив в  бойницы  опытных  стрелометов.  Шадиман чувствовал,  он
блуждает в лабиринте: все делается наизнанку, какое-то шутовство!
     Он,  Шадиман,  всю  жизнь был  связан с  Турцией.  Георгий Саакадзе под
Ереваном с персами крошил турок. Значит, Шадиман сейчас должен вызвать турок
и доколотить персов. А он что делает? Конечно, нужно гнать персов из Картли,
а он, Шадиман, с персами укрепляет Тбилиси против картлийцев. Саакадзе шел с
шахом Абассом,  и церковь, проклиная Саакадзе, благословляла князя Шадимана,
укреплявшего границы Картли  и  Кахети.  Сейчас  Саакадзе идет  против  шаха
Аббаса,  и церковь проклинает князя Шадимана за союз с царем-магометанином и
благословляет Саакадзе,  который избавляет Картли от персидского рабства. Но
кто привез царя-магометанина? Георгий Саакадзе! А кто радостно встречал? Он,
князь Шадиман Бараташвили!  Только сатана мог такое сварить!  Что же  должен
делать блистательный князь Шадиман Бараташвили,  четверть века боровшийся за
возвеличение картлийского царства?  Даже  любой  мальчишка-факельщик  знает,
что. Но это невозможно. Он, Шадиман, - непримиримый враг плебеев. Саакадзе -
непримиримый   враг    аристократов.    А    персидские   ханы   -    друзья
грузин-аристократов? Избиение Карчи-ханом князей Кахети - не вопиющее ли это
вероломство? А разве не Георгий Саакадзе отомстил и за князей? И не с ним ли
идут  сейчас лучшие князья Картли?  Не  с  ним  ли  идет  картлийский народ,
ненавидящий кровожадных персов?.. А я что, влюблен в собачьих детей?
     И  Шадиман с  пожелтевшим лицом неистово,  с  помощью ханов,  укрепляет
Тбилиси против грузин.
     Арбы под окрики гзири сбрасывают известь.  Мулы, напружившись, подымают
на  Табори  бревна.  Нищие  сгибаются  под  глыбами  камней,  ибо  камненосы
попрятались. Брань, хлопанье бичей, угрозы, а укрепления не растут.
     Сарбазы заняли все бойницы и  башни на тбилисских стенах.  Вооруженные,
они  рискуют  показываться  на  уличках  только  группами.   Но  и  грузины,
обвешанные оружием, тоже не ходят в одиночку.
     Амкарские ряды закрыты.  Не  слышно оглушающего перестука молотков.  На
майдане не мелькают аршины,  не стучат весы, не звенят монеты. Лавки наглухо
заколочены.  Караваны укрылись в караван-сараях.  И даже в духанах примолкла
зурна.
     И  только в  даба-ханэ с  утренних звезд до  темноты дабахчи в  чанах с
мыльными отходами бань  дубят  кожи.  Женщины,  разостлав ковры  на  плоских
крышах, с утра устраиваются для наблюдения за уличками.
     В  узких двориках мальчишки,  оседлав палки,  под  молчаливое одобрение
взрослых,  играют в избиение кизилбашей. Но поднимаются споры, переходящие в
настоящую драку,  ибо  все  хотят быть  Георгием Саакадзе и  никто не  хочет
изображать Карчи-хана.
     На  углах и  перекрестках собираются амкары.  Они  иронически следят за
мечущимся   Шадиманом,   насмешливыми   восклицаниями  провожают   княжеских
копьеносцев, с подчеркнутым сочувствием желают здоровья охрипшим гзири.
     Шадиман чувствует немое презрение и в бессильной злобе хлещет коня.
     Гзири  стараются прошмыгнуть мимо  амкаров  и  не  попадаться на  глаза
правителю.
     Готовится Шадиман к  осадному положению,  и  двор  Симона  переезжает в
цитадель.  Там,  под  защитой Исмаил-хана,  царь Симон будет ждать поражения
"взбесившегося"  Саакадзе.   По   крепостному  подъему  беспрерывно  тянутся
верблюды, кони, арбы. Наконец на сером жеребце показался сам Симон с охраной
и свитой. В раззолоченных носилках сидели княгини и княжны.
     Пожилой купец нагнулся к  Вардану Мудрому,  который ощупывал за пазухой
ключи:
     - Что скажешь, Мудрый? Почему князь Шадиман так вокруг персов кружится?
     - Цэ! Из любви к винограду целует плетень сада!
     Провожаемые насмешками тбилисцев, Шадиман и царь Симон надолго скрылись
за крепостными башнями.

     Буйно вкатилось в  Тбилиси через услужливо распахнутые Дигомские ворота
войско  Саакадзе.  Мухран-батони  с  мухранцами размашистой рысью  въехал  в
широко  распахнувшиеся  Высокие  ворота.  Эристави  с  дружинниками  обогнул
Тбилиси и въехал в Речные ворота.  Квливидзе с азнаурской конницей и Нодар с
ополчением  Ничбисского  леса   прошли  левым  берег