олжен вести
почетный азнаур, которому время посеребрило усы.
     - Хорошо  поешь,  -  рассмеялся  Квливидзе.  -  Только  помни,  азнаур,
выбирать будет Георгий Саакадзе.  А тебе дам хороший совет: когда выступаешь
перед народом, будь не так сладок, чтобы тебя не проглотили, и не так горек,
чтобы от тебя не отплевывались.
     Крестьяне  захохотали.   Улыбались  азнауры.   Зумбулидзе  напыжился  и
спрыгнул с камня.
     Солнце  золотило  верхушки  гигантских  елей.   Плыли   густые  облака.
Напряжение нарастало,  чего-то  ждали.  Взбирались на деревья,  подползали к
опушке. Наконец с дерева крикнули: "Спускаются с третьей тропы!.."
     Еще  издали  Даутбек и  Димитрий махали  папахами.  "Барсы" соскочили с
коней. Они горячо обнялись и трижды облобызались с Квливидзе.
     Быть может,  никогда и  не было бессмысленной схватки у стен Горисцихе?
Не мелькали азнаурские клинки,  залитые азнаурской кровью, и безумная вражда
не вырыла братскую могилу?  Нет, был этот тяжелый сон, но растаял при первых
лучах картлийского солнца.  Вера в Георгия Саакадзе перечеркнула прошлое.  И
только  в  воспоминаниях осталось страшное сказание,  распеваемое мествире у
лесных костров.
     Даутбек тихо шепнул:
     - Был  у  Теймураза.  Царь  ждет  помощи от  султана,  тогда поспешит в
Кахети, а пока просит Георгия защитить кахетинцев.
     Квливидзе хлопнул по плечу Даутбека:
     - Выходит, Георгий удочку держать будет, а Теймураз рыбу тащить?
     Народ нетерпеливо теснился к азнаурам.
     - Время не ждет,  -  кричал Димитрий, - один удар кинжала дороже тысячи
слов.
     Даутбек, стоя на коне, развернул свиток:
     - Слушайте, грузины!
     Народ затаил дыхание.
     Как  набат,  гремели призывные слова Георгия Саакадзе.  Они  напоминали
картлийцам о  славных  делах  предков,  о  священном долге  защищать родину,
защищать свою семью.  "...Я  с  вами!  Рука моя еще сильна,  чтобы отомстить
персам за  пролитую ими кровь в  отечестве моем.  Да  не  будет в  Грузии ни
власти персидской, ни царя магометанина Симона", - закончил Даутбек послание
Саакадзе.
     И лес зашумел клятвенным обещанием.

     Ночь.  Тбилиси спит.  Дворец  католикоса погружен в  темноту.  Только в
глубокой нише молельни ярко горят свечи.
     Уйдя  в  высокое кресло,  католикос перебирает четки.  Черный  клобук с
крестом надвинут на лоб. Бархатная мантия спадает с плеч.
     Против католикоса сидит Саакадзе. Четвертый час идет беседа.
     "Не уйду,  пока не добьюсь полной поддержки церкви",  - думает Георгий.
Он расстегнул ворот:
     - Что выиграете,  отказав мне в  помощи?!  Гибнет страна,  а  церковные
дружины,  здоровые,  сытые,  укрылись  за  каменными стенами  монастырей для
защиты церкви. Но разве можно уберечь сердце, подставив под топор голову?
     Католикос сурово перебирает четки, и их стук точно отсекает время.
     - Божьи храмы должны быть целы.
     Саакадзе подался вперед:
     - Войско,  святой отец,  войско! И клянусь не вложить меч в ножны, пока
на нашей земле останется хоть один враг.
     Последняя четка выскользнула из пальцев католикоса.
     - Церковь тебе поможет,  сын мой, но помни, церковные земли священны во
веки веков. Аминь!
     Католикос поднялся.  Глаза  Саакадзе  зажглись  радостью.  Он  вздохнул
полной грудью, точно сдвинул тяжелую глыбу.
     - Благослови, святой отец, на священную борьбу с врагами.
     Саакадзе опустился на  колено и  протянул меч.  Католикос высоко поднял
крест и перекрестил оружие.
     Наутро Трифилий совещался с  католикосом,  потом с Саакадзе и в полдень
поспешил к Мухран-батони.
     Духовенство тихо  разъехалось по  землям,  подчиненным духовной  власти
католикоса:   Сабаратиано,   Саарагво,   Самухрано,   Сацициано,  Джавахети,
Ташискари,  Триалети,  Капкули и  Ялати*.  Католикос велел  поднять народ на
священную  войну  с  персами.  Повелел  монастырским  дружинам  и  ополчению
подчиниться Георгию Саакадзе.
     ______________
     * Подчинены католикосам по постановлению шестого Вселенского собора при
Константине Погонате, а также собора Антиохийского.

     Саакадзе двинул  колонны сарбазов к  Самухрано.  Запылала долина Ксани.
Снова  бессмысленная  жестокость,   снова  грабежи  и   разорение  встречных
деревень. Саакадзе не препятствовал.
     Карчи-хан удивлялся: где "барсы"?
     Саакадзе равнодушно бросил:
     - "Барсы" ускакали подготовить стан,  а  также принудить крестьян везти
вино и баранов.
     Карчи-хан недоволен:  принудить мало,  надо не жалеть палок для пяток -
бараны сами принесут вино.
     Георгий похвалил остроумную речь Карчи-хана.
     Ехали молча.  Чутко прислушивался Георгий.  За каждым кустом, за каждым
выступом он  чувствовал учащенное дыхание Картли.  "Народная ярость бьет  не
хуже клинка", - думал Георгий.
     "Азнауры должны победить",  -  думал Квливидзе, с большой осторожностью
передвигая азнаурские дружины к долинам Самухрано.


ГЛАВА СОРОКОВАЯ

     Через Ксанскую долину неслись разгоряченные кони. Горное эхо подхватило
стремительный цокот.  Солнце ударяло