ословно повиновались, но обычай требовал все дела выносить на
обсуждение народа.  Георгия беспокоило решение старейших,  и  он готовился к
разговору на площади.
     Одеяло,  тюфяки из взбитой шерсти,  мутаки,  наваленные на тахту,  - но
напрасно  Георгий  пытается  заснуть.   "Добиться  помощи   тушин,   значит,
приблизить победу.  Где теперь "барсы",  мои бедные друзья?  Скачут по  всей
Картли,  по грузинским землям,  выполняя мой замысел.  Главное -  объединить
всех.  Даже  князьям  кланяюсь.  Но  я  добьюсь  признания азнаурского дела.
Сначала надо  изгнать персов,  потом...  Нет,  Шадиман,  раньше буду  думать
только о персах".
     Ночью  Георгию  мерещились пролетающие всадники,  дикое  ржание  коней,
тревожный рокот рога.  Он  вскакивал,  всматривался в  темноту,  зарывался в
одеяло,  но  сон  бежал от  него.  Саклю наполняли кровавые видения.  Вот  в
пропасть  скатываются кизилбаши.  Вот  на  измятую  долину  упала  последняя
картлийская дружина.  "Береги коня,  береги  коня!"  -  слышит  Георгий.  Он
отбросил одеяло, вытер мутакой холодный пот и призывал утро.
     Наконец  рассвет.  Голубое  небо  на  востоке подернуто розовой дымкой.
Горный воздух наполнен ароматом лесов.  За  цепью черных гор серебрятся выси
Кавказа. Журчит голубая вода, спадая в расселину.
     Здесь,  у  родника,  на  скале,  охраняемой ангелом  камней,  совещался
хевис-бери Анта со Старейшими.
     Георгий    поспешил    к    главному    деканозу.     Надо    задобрить
священнослужителей,  народ  им  верит.  Когда  Георгий за  ужином  осторожно
заговорил с  Анта о  смешении языческих обрядов тушин с христианством,  Анта
ответил - "нам это удобно".
     У  главного жреца совещались.  Выгодна ли  для тушин предстоящая война?
Поддерживать ли  деканозам хевис-бери,  если  старейшие решат оказать помощь
Георгию Саакадзе.
     Георгий пришел вовремя.
     Деканозам  понравилось  почтительное  обращение  Саакадзе  к   ним   за
поддержкой.  Георгий  с  большим уважением заговорил о  значении деканозов в
делах  Тушети,  говорил о  выгоде для  тушин  военной помощи и  обещал после
победы большие вклады скотом и оружием священной семье деканозов.
     Главный деканоз, погладив на груди амулет, насмешливо сказал:
     - Когда земля задрожала и повалились камни и деревья, один слабоголовый
тушин уверял,  это не бык внутри земли чешет железную спину,  а огонь рвется
наружу.  Не  надо резать,  -  уговаривал он,  -  на  перекрестке горных троп
черного козленка и ставить у жертвенника зажженную свечу,  а лучше поставить
крепкие столбы в  саклях.  Поставили.  Через год  бык снова зачесал железную
спину.  Камни  и  деревья упали,  столбы в  саклях тоже.  Над  тушином много
смеялись,  но слабоголовый не успокаивался.  Когда Мегой загородил луну,  он
посоветовал не  отгонять Мегоя метанием в  него множества стрел -  это может
разозлить Мегоя,  и злой дух навсегда загородит луне путь, а лучше задобрить
пением.  Но  ни  хелхои,  ни  деканозы уже  словам не  поверили и  заставили
слабоголового поклясться.
     - А какую клятву надо произнести? - быстро спросил Георгий.
     - У  нас  две  клятвы.  Первая -  когда человек клянется,  он  три раза
обходит вокруг жертвенника,  держа  боевое знамя  -  Алами.  Другая клятва -
человека ставят на колени около могилы его предков, перед ним кладут ослиное
седло и сосуд,  из которого кормят собак,  и деканоз говорит: "Усопшие наши!
Приводим к  вам  этого человека на  суд,  предоставляем вам полное право над
ним:  отдайте его,  кому хотите,  в жертву и услужение и делайте с ним,  что
хотите, если он не скажет истины".
     - Я  готов на обе клятвы.  У  меня здесь нет могилы предков.  Поставьте
ослиное седло и собачий сосуд перед могилой предков старого Датвиа. Он погиб
от  персов два  года назад.  Пусть я  буду рабом всех мертвецов,  если лживо
уверяю в своих намерениях.
     - Хорошо,  Георгий Саакадзе,  ты  со  знаменем Алами  произнесешь перед
алтарем клятву.
     Под скалой на площади уже шумели тушины.
     Георгий стал около дерева, выставив вперед по-тушински правую ногу.
     Наконец появились хевис-бери  и  старейшие.  Анта  встал  на  пригорок.
Отсюда все могут его видеть и слышать.
     - Тушины! Георгий Саакадзе, которому народ Картли за победу над турками
в  Сурамском бою дал почетное звание Великого Моурави,  на благое дело зовет
тушин, на войну с разорителем наших грузинских земель.
     Вперед выступил пожилой тушин.
     - Я Георгия Саакадзе хорошо знаю, победу над турками он одержал, персов
тоже он привел.  Прошло два года, а кто забыл, как в славном бою погибли мой
отец Датвиа и  мой сын Чуа...  Погибли -  это не  беда,  каждый тушин желает
умереть не  на  тахте,  а  сражаясь с  врагом...  Но  помните,  тушины,  как
проклятые богом персы повесили в Греми тринадцать павших в битве храбрецов?!
Кто забыл повешенных Датвиа и Чуа?!
     - Никто не забыл!
     - Никто, никто! - Ты будешь отомщен, Гулиа!
     - Отомстим, отомстим! - кричали тушины.
     - Отомстите?   А  слушаете  Георгия  Саакадзе,   виновника  нанесенного
оскорбления,  виновника гибели грузин.  Забыли,  кто указал дорогу заклятому
врагу?
     Народ молчал.
     Вперед выступил Георгий.  Он  знал,  как  надо говорить,  когда слушает
площадь.
     - Отважные тушины!  Я пришел к вам один, как воин, за воинской помощью!
Не оправдывать себя пришел, а говорить о судьбе Картли и Кахети. Сейчас надо
забыть все  обиды и  ошибки.  Персидский ханжал навис над грузинской землей.
Обрушимся на извечного врага.  Я  обещаю вам победить и  ещ