е  ты  предлагаешь?  Может,  раздробленных азнауров против войск
шаха поднять?  -  усмехнулся Георгий и  властно повторил:  -  Луарсаб должен
приехать.
     Ростом  недовольно  посмотрел  на   Георгия:   зачем   он   мстит   уже
побежденному?
     И остальных "барсов" волновали разноречивые чувства.
     Димитрий откинул еще больше побелевшую прядь волос,  оглядел друзей. Он
понимал -  кроме Даутбека,  всегда согласного с  Георгием,  остальных мучают
сомнения.   Все  же  Луарсаб  прославлял  грузинское  оружие,   как  храбрый
дружинник.  Не  он  ли  последним покинул долину  смерти?  Но  тут  Димитрий
окончательно запутался: что же дальше? Дальше один Георгий знает.
     Словно читая  мысли "барсов",  Даутбек возмущался:  пускай Луарсаб хоть
двадцать раз дрался с персами, но если он с князьями замышлял против Георгия
Саакадзе, значит, он против Грузии. А Георгий, хоть и пришел с персами, но с
непоколебимым желанием снять  княжеское ярмо  с  грузинского народа.  И  он,
Даутбек, всю жизнь будет шагать по стопам Георгия Саакадзе.
     Теплый  воск  тихо  капал  с  оленьих  рогов.  Трепетные язычки  свечей
колебали полумглу. Неясно вырисовывались угрюмые лица "барсов".
     Саакадзе читал на них немой упрек:
     - Вам жаль Луарсаба?  Почему?  Разве не с  его именем связана прочность
княжеских замков?  Возможно ли,  когда решается судьба царства, задумываться
над судьбой одного человека?  Хосро-мирза будет царем Картли,  и его на трон
возведет Георгий Саакадзе.  Хосро  поймет  выгоду быть  единовластным царем.
Луарсаб не пошел и не пойдет с азнаурами, значит, должен погибнуть.
     "Барсы"  при   имени   Хосро  невольно  подались  вперед.   Недоумение,
изумление,  гнев отразились на их лицах.  Они все ненавидели Хосро. И только
безграничная вера  в  правильность путей,  выбираемых Георгием,  и  привычка
беспрекословно  подчиняться  своему  предводителю  удержали  их  от  желания
обнажить оружие.
     Саакадзе понимал состояние друзей -  не  так-то  легко  сыпать соль  на
свежую рану.
     - Разве  можно  грузинам,  обагрив оружие кровью грузин,  не  дойти  до
конца?  Нельзя играть с  совестью.  Только пленение Луарсаба выведет нас  из
тины,  только тогда  шах  Аббас  поверит в  покорение Картли.  Он,  конечно,
поспешит в Исфахан,  а в Картли останутся царь Хосро и Саакадзе с персидским
войском.  Шаху необходимо превратить Картли и  Кахети в  иранский рабат и он
верит  -  Георгий Саакадзе сумеет это  сделать.  Но  когда шах  уйдет,  а  я
останусь...   Об  этом  часе  думать  надо...  Войско  и  власть  дадут  нам
возможность...
     Даутбека поразили глаза Саакадзе.  Они  то  вспыхивали,  как факел,  то
гасли, как ночной костер: "Нет, никакие жертвы не остановят Георгия".
     - Сколько еще слез прольют картлийцы, пока уйдет перс!
     - Я  уже  все  сказал,   Ростом...  Очень  легко,  друзья,  размахивать
рыцарским оружием.  И очень трудно,  вопреки чувствам и желаниям, осквернить
меч витязя.  И  еще труднее подставлять свое имя под проклятие народа,  ради
которого познаешь бездну страдания.
     Чувство  неловкости охватило  "барсов".  Димитрий растерянно вертел  на
руке  серебряный браслет.  Дато почему-то  подумал:  этим браслетом Димитрий
обручился на братство с Нино. И он вспомнил другой браслет, едва не стоивший
ему жизни.
     Даутбек сурово оборвал тягостное молчание:  - Конечно, легче скакать по
проложенной тропе.  У такого всадника и одежда цела,  и руки чистые, и его с
большим удовольствием приглашают на  пир.  Но  путник,  прорубающий тропу  в
неприступных скалах, всегда одинок. Его одежда разодрана, руки в крови, и он
своею дерзостью пугает робких, предпочитающих проезженную дорогу и беспечный
пир.
     Дато тяжело вздохнул:
     - Ты  прав,  дорогой Георгий,  тебе тяжелее,  чем нам...  Все же должен
огорчить тебя...  Сегодня от  молодого Карчи-хана слышал:  шах потихоньку от
тебя послал в  женские монастыри сарбазов с  Али-Баиндуром.  Богатство ищет,
красивых девушек тоже. Пропали каралетские красавицы, монастырские тоже!
     - Может,  Дато,  не  пропали?  -  спросил Пануш.  -  Может,  обрадуются
монахини,  богатые подарки получат от шаха.  Только одежда у них для веселых
ханов не подходящая.
     - Ничего,  одежду  снимут,  опозорят  христовых невест,  -  зло  бросил
Матарс.
     - Говорят,  у монашек тело, как лед... Может, ханы побоятся замерзнуть?
- спросил Гиви.
     "Барсы" невольно рассмеялись.
     - Черт собачий,  всегда такое скажет, что рука сама тянется полтора уха
ему  оторвать,  -  обозлился Димитрий,  и  впервые его  обрадовала мысль  об
ушедшей юности Нино.
     - Еще раз напоминаю,  друзья, - сказал Саакадзе, - величие "льва Ирана"
- ваша  путеводная звезда.  Вы  счастливы счастьем великого шаха Аббаса,  вы
славны славой "средоточия вселенной".
     - Пусть этим  нашим счастьем подавится "иранский лев".  Не  беспокойся,
Георгий, будем восхищаться солнцем, похожим на чалму "средоточия вселенной".
Квливидзе - дурак, поэтому остался без солнца.
     - Квливидзе не переделаешь, Дато. Это еще раз показал горисцихский