панный коврик.  Он  вспомнил  пышный
ковровый зал в замке его отца, где он нежился на бархатных мутаках.
     Сначала в  его жизни все шло обычно.  Он охотился за фазанами,  целовал
смуглых прислужниц,  облизывал пальцы  после  пятнистой форели,  в  душистой
долине Алазани слушал песни, любовался закатом и из турьего рога пил молодое
и старое вино.
     Но  однажды,  в  день  святого  Евстафия,  к  воротам  подошла гадалка.
Конечно, она могла подойти к другому замку, но проклятый ветер принес ведьму
именно к  замку его  отца.  Надув огромный рыбий пузырь и  плюнув на  запад,
восток,  север  и  юг,  гадалка предсказала двум  старшим братьям счастливую
дорогу,  золото в  кувшине,  красавиц жен,  по  двадцати детей и  по сто лет
жизни. И, неожиданно хлопнув рыбьим пузырем, зловеще каркнула:
     - Только опасайтесь незаконнорожденного!
     Как  раз на  другой день после смерти отца братья вдруг вспомнили,  что
именно он, Хосро, незаконнорожденный...

     Конечно,  он  мог  бы  родиться у  князя  имеретинского или  у  атабага
Джакели,  -  наверно,  тоже имеют незаконнорожденных,  -  но  его угораздило
родиться именно у неосторожного Дауд-хана.
     Спасаясь от братьев,  преследующих его с обнаженными шашками, он все же
успел захватить у  свирепых братьев кувшин с  золотом.  О коне нечего было и
думать.  Купцы,  у  которых он  покупал бархат на  куладжу и  благовония для
княгинь,  замотали его в  тюк с  шелком и,  взвалив на верблюда,  потащили в
Исфахан.
     Конечно,  купцы могли замотать его в  другой тюк,  хотя бы с перцем,  и
тогда он, наверное, не воспламенился бы желанием торговать.
     Заманчивые рассказы купцов вдохновили бы и царя.  Тщетно купцы убеждали
Хосро:  не  княжеское дело заниматься торговлей.  Хосро усмехнулся:  "боятся
соперничества",   и  вскоре,   нагрузив  караван  застежками,  изображающими
иранский герб -  льва с  мечом и восходящим на спине солнцем,  -  поспешил в
Ширин.  Конечно,  можно  было  бы  свернуть в  Хамадан,  но  проклятый ветер
повернул его верблюдов именно в Ширин.
     Как  раз  в  день  прибытия каравана турки после длительной осады взяли
наконец  у  персов  Ширин.  Застежки с  персидским гербом  привели в  ярость
победителей,   и   только  тщательный  осмотр  убедил  турков,   что   Хосро
действительно  не  перс.  Растоптав  в  пыли  злополучный  товар  и  отобрав
верблюдов, турки вытолкнули купца за городские ворота.
     С трудом добрался Хосро до Исфахана,  в свой благоухающий розами дом, и
ночью выкопал кувшин с золотом.  Конечно,  он мог бы больше не торговать, но
проклятый ветер поставил на  пути в  Исфахан кишлак,  где  одноглазый сарбаз
предложил  почти   даром  табун  рыжих  коней,   отобранных  у   побежденных
кочевников.
     Терзаемый желанием вернуть потерянное,  Хосро нанял в Гассанрабате двух
старых грузин и  закупил табун.  На  прощание сарбаз дал странный совет:  до
продажи не мыть коней и избегать дождя.
     Словно одержимый,  носился Хосро с табуном.  Деревни,  города, пустыни,
опасности за горными выступами,  зной,  дождь,  ветер и  даже дикие звери не
удерживали Хосро.  Властвовала одна  мысль -  разбогатеть.  Золото распахнет
перед ним двери мира, красоты и наслаждений.
     Так мчался Хосро все дальше, и табун расстилал за собой густую пыль.
     Уже  у  Хорремабада  заметил  Хосро  странную  перемену:   кони,  точно
сговорясь, принимали зловещий сероватый оттенок. Перед прибытием в Керинд он
приказал погонщикам вымыть коней  едкой глиной и,  пораженный,  опустился на
траву;   из  Кешгана,   желто-бурой  реки,   выходили  белые,   как  молоко,
повеселевшие кони.
     Отмытые от хны, скакуны ему больше понравились, и Хосро поспешно погнал
табун в Керинд, мысленно подсчитывая прибыль.
     Персы  как  раз  праздновали победу над  турками,  и  белоснежный табун
вызвал возмущение.
     Тут  растерянный Хосро  узнал о  поверий персиян:  белые кони  приносят
скорбь и несчастье, и на них только возят покойников.
     Выступить на  защиту белой  масти  Хосро  не  удалось -  град  камней и
палочных ударов разогнал табун. Перед Хосро промелькнули два старых грузина,
мчавшихся на белых кобылах вон из города.
     Схватив  за  гриву  жеребца,  Хосро  под  улюлюканье понесся  вслед  за
погонщиками.  Он,  конечно, тоже мог бы проскочить мимо городской стражи, но
перепуганный жеребец налетел на базарные весы,  и  Хосро кубарем скатился на
вьюки с хлопком.
     Выскользнув из  Керинда  и  обвязав разбитое колено,  Хосро  пересчитал
остаток монет.  Он с ненавистью вспомнил прожорливых коней и решил торговать
отныне нежным товаром.
     Добравшись до Хамадана,  Хосро купил черного, как арабская ночь, коня и
розовое масло.  Но на фаянсовые сосуды не хватило монет.  По совету веселого
менялы он  разлил розовое масло  в  глиняные кувшинчики и  тщательно обложил
хлопком драгоценный товар,  перекинул хурджини через  седло  и  направился в
Кашан, где розовое масло ценилось дороже золота.
     Он, конечно, мог бы прибыть благополучно и получить большую прибыль, но
солнце, точно скорпион, жалило кожу, песок назойливо лез в глаза, и пришлось
делать частые привалы.
     Когда Хосро приехал в Кашан, он ужаснулся, не обнаружив розового масла.
Проклятый зной  помог глиняным кувшинчикам испарить последнюю надежду Хосро.
И он