, жестикулируют, охают, возмущаются, радуются,
остервенело ругаются, плюют, спорят...
     По  улицам,  на  базаре,  у  реки беспокойно мычит скот:  передвигаются
блеющие овцы,  недоуменно топчутся козы,  визжат перегруженные арбы, свистят
длинные кнуты.
     За притихшей церковью разгоряченные мальчишки играют в "избиение гзири,
сборщика и нацвали".
     Папуна,  Шио,  Датуна и  трое  выборных из  Носте подсчитали хозяйство.
Украденное зерно вернули с полдороги. Припасов и хлеба нашли много, буйволов
только пятнадцать пар, коней под стражей гзири десять, коров совсем не было,
свиней сто штук. Зато в открытые двери сараев выползли опухшие тюки с белой,
золотой и  черной  шерстью,  готовой к  отправке.  Обрадовал приказ  Георгия
проверить хозяйство мсахури.  Считали до  поздней луны.  Шио  вернулся домой
сумрачным,  ночью метался в жару, бредил. Царь много имеет, князья - сколько
хотят,  мсахури откуда столько взяли?  До  сих  пор  мсахурский скот считали
царским.  Оказалось,  один нацвали имел большое стадо коров,  свиней,  овец,
восемь буйволов,  а  от птицы двор нельзя пройти,  подвалы ломились от сыра.
Много кувшинов с маслом подготовлено к отправке в Тбилиси.
     - Сколько лет грабил Носте,  чтобы в таком богатстве плавать!  -  качал
головой Папуна.
     Закутанный в  мохнатую бурку всадник лихо  спрыгнул с  коня,  удивленно
окинул взором низенький домик и постучался. Эрасти провел его в сад. Георгий
в  глубокой задумчивости шагал  по  шуршащей дорожке.  Гонец  молча вынул из
папахи послание. Георгий взломал печать и склонился над лощеной бумагой.
     "...Что нужно,  Георгий, все пришлю. Говорили мне, Носте богато шерстью
и  лесом,  но ты молодой,  помощь необходима.  В  чем нужда твоя,  как отцу,
скажи,  чадо мое. Может, нужны люди, или скот, или оружие, с большим сердцем
все пришлю.  Амфору вина прими, пятьдесят лет в ананурском марани хранилось,
пей на  здоровье.  Моя семья приветствует тебя и  в  гости ждет.  Подписал в
замке Ананури князь Нугзар Эристави. Арагвский".
     Георгий ушел в  глубь сада и снова перечитал послание.  Особенно щемила
фраза; "и в гости ждет". Он не мог разобраться в чуствах, взволновавших его,
но твердо решил ничего не брать от князя и пока не ехать.

     Носте  торжественно проводило семьи азнауров.  Резали баранов,  песнями
вспоминали старину,  танцевали у костров. В дом Элизбара переехало семейство
Эрасти.  Долго ругался Элизбар, наконец убедил отца оставить часть хозяйства
новым  жильцам.  Немало  поскандалили со  своими  отцами  и  другие азнауры.
Наконец все  порешили оставить шестую  часть.  В  Носте,  по  личной просьбе
Георгия,  зазимовала семья Даутбека,  приступившая уже  к  постройке дома на
своем новом наделе.  Георгий убедил взять в помощь десять новых глехи.  Отец
Даутбека согласился управлять Носте на время отсутствия Георгия.
     Шио целый день метался от постройки к амбару, от амбара к буйволятнику.
На  него  напал  страх:  вдруг сказочное богатство окажется сном.  Ни  брань
Папуна,  ни  упреки Маро  не  помогали,  Шио  упорно стерег свое  богатство.
Георгий молчал,  он  чуствовал в  чем-то правоту отца и  прощал ему внезапно
выросшую  его  жадность  и  даже  жестокость,  но  твердо  отстранил Шио  от
общественных дел,  уверив,  что  за  обширным владением должен  следить  сам
хозяин.
     Ностевцы,   многозначительно  щурясь,  поговаривали  о  скорой  свадьбе
Георгия  и  счастливой Нино,  дочери  Датуна,  ставшего  большим  человеком.
Заведуя складами и  сортировкой шерсти,  Датуна ходил  в  новой чохе,  важно
постукивая ореховой палкой.
     Нино  застенчиво пряталась в  доме,  куда под  разными предлогами часто
заглядывал Георгий.  Взбудораженная Тэкле  не  отходила от  Нино,  поминутно
покрывая лицо любимицы поцелуями.
     Через  несколько  дней  отдохнувший гонец  собрался  в  обратный  путь.
Георгий  послал  в  подарок  Нугзару  шкуру  бурого  медведя,  подарил гонцу
каракуль на  папаху и  в  письме благодарил князя за  доброту,  но  у  него,
Георгия, все есть, а в Ананури, если князь не раздумает, он приедет весною.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

     На  аспарези,  разбрасывая влажный  песок,  стройной  колонной  въехали
тваладские сотни,  первая на белых, вторая на черных конях, и развернулись у
желтого круга.
     Онбаши,  бросив поводья,  столпились у  царской площадки и  заспорили о
первенстве сотен в джигитовке.
     Юзбаши,  азнауры  Асламаз  и  Гуния,  оживленно обсуждали желание  царя
расширить тваладскую конницу до  четырехсот сабель.  Их радовала возможность
пополнить конницу  тваладской молодежью,  избежав приема  к  себе  церковных
мсаху