|
ткани, ни изделия из
слоновой кости, ни гибкое дамасское оружие, ни драгоценные украшения,
выплеснутые из кованых сундуков, не поразили всех так, как ожерелье из
голубых бриллиантов. Вечернее солнце разбилось на двенадцать голубых звезд.
Обычай раздачи подарков заставил князей отдать ожерелье и большую часть
каравана царю.
Весь день волновались княгини. По затаенным углам княжны шептались о
голубом ожерелье, предназначенном сегодня красоваться на шее счастливой
царицы.
Сообщение тбилели, что ожерелье принадлежало первой жене
Харун-Ар-Рашида, еще более взбудоражило княгинь. Мариам, спокойно улыбаясь,
выслушивала восхищенных придворных.
Перед торжественным обедом весь замок собрался в приемный зал, где царь
раздавал подарки княгиням и княжнам.
Мариам в белом атласном платье, специально подобранном для голубых
бриллиантов, заняла место рядом с царем.
Вслед за пожилыми княгинями с поздравлениями подходили княжны и,
получив подарок, удалялись в глубину зала. По обычаю, в таких случаях царица
получала подарок после всех.
Уже Бартом передавал царю последние драгоценности, а сияющие Магаладзе,
сжимая в руках резные шкатулки, победоносно оглядывали присутствующих,
когда, случайно или умышленно, последней подошла Русудан. Зал изумленно
качнулся. Впоследствии Бартом уверял, будто на мгновение все почернели.
Царь изысканно преподнес побледневшей Русудан голубое ожерелье. И, как
бы не замечая растерянности присутствующих, взял из рук Бартома шкатулку из
слоновой кости, на дне которой, переливаясь чешуей и рубинами, свернувшись,
лежала змея. Царь любезно стал объяснять царице устройство потайного замка
шкатулки, охраняющей драгоценный браслет.
Ощущение выпитой чаши огня сменилось ледяным холодом. Но Мариам,
ужаснувшись намека, ничем не выдала своего потрясения и любезно
поблагодарила царя за изумительный подарок, о котором, впрочем, она уже
знала с утра...
Гораздо спокойнее было на третьем дворе замка, где размещались царские
конюшни. Ржание коней не мешало беседе в маленьком, приветливо окруженном
тенистыми каштанами домике Арчила. Георгий и Папуна, выкупавшись в Куре, с
удовольствием поедали жареного барашка.
Для ностевцев Баака отвел отдельное помещение, но Саакадзе, по
настоянию Папуна, устроился у Арчила.
- Давай, Арчил, выпьем за здоровье азнаура Саакадзе... Какой переполох
будет в Носте, когда Георгий приедет их господином...
- Никогда я не буду господином, - вспыхнул Саакадзе, - поделю землю и
отпущу людей на свободу.
- Хорошее желание, - покачал головой Арчил, - но разве тебе не
известно, что царские азнауры только лично владеют пожалованной землей, а
продавать или дарить - закон запрещает. Получив от тебя вольную, ностевцы
лишаются права на свою землю и хозяйство и вынуждены будут пойти к князьям в
кабалу. Такая щедрость, дорогой друг, не принесет радости... Нельзя сгонять
людей с насиженного места.
- Я думал, царь мне разрешит, - вздохнул Георгий.
- Если даже разрешит, не верь, даром Носте не пожаловал бы, тайную цель
держит. Может, тебя в Кахети пошлет, найди предлог отказаться. Сейчас все
Багратиды друг против друга меч точат, а народ свои раны лечит. В Кахети
сейчас царевичи за престол дерутся, в каждом приезжем подосланного убийцу
видят, сейчас же голову снимают, особенно после вероломства нашего царя...
Папуна, любовно заворачивая в лаваш кусок баранины, спокойно перебил:
- Пусть кушают друг друга, меньше останется.
- О каком вероломстве говоришь? - насторожился Георгий.
Арчил вышел, проверил, нет ли кого под окнами, и, вернувшись, близко
подсел к Саакадзе.
- Помнишь, какой переполох в Картли был, когда царевич Давид
воспользовался слабостью глаз своего отца, царя Александра, и, захватив
царское знамя, папаху и меч с поясом, объявил себя царем, а его брат,
царевич Георгий, от такой новости к нам в Картли перебежал? А ты знаешь,
каким образом царевич Георгий обратно вернулся?
- Старики говорили, брат полцарства обещал, если обратно приедет.
Арчил и Папуна звонко расхохотались. Арчил еще ближе придвинулся к
Саакадзе.
- Наш добрый царь Георгий дал знать Давиду, что брат его спрятался у
картлийского митрополита, и, по общему уговору, Давид прислал стражу с
цепями. Закованного царевича повезли в Кахети и бросили в подземелье. Потом
царь Александр в церкви Пресвятой богородицы проклял Давида, и тот от
отцовских проклятий к вечеру распух, как бурдюк, и умер.
- Спасибо богородице, - запивая вином баранину, весело проговорил
Папуна, заставив судорожно перекреститься Арчила, - только, думаю, это
отцовское проклятие густо было посыпано персидским ядом.
Арчил, пропустив мимо ушей последние слова Папуна, продолжал:
- Я тебе нарочно об этом, Георгий, напоминаю. Если наш
|
|